некогда, у них всегда была куча дел, может, поэтому он и пытался опередить всех, будто стараясь проскользнуть незамеченным.
Пятница.
С пятницами надо поосторожней.
Они обещают слишком уж многое.
Они словно рецензия на кинофильм.
Лишь в редких случаях предсказанное ими сбывается.
Большинство пятниц – просто-напросто продолжение недели.
Я вышел из дому пораньше и сел на автобус. Мне не хотелось тащиться через весь город в костюме, поэтому я положил его в большую сумку и собирался переодеться прямо в школьной раздевалке.
Шел сильный снег, я прямо-таки продирался сквозь метель, низко наклонив голову, чтобы снежинки не попадали в глаза. Снег под белыми снегоступами хрустел, а я шел на праздник, на который в обычном случае ни за что не пошел бы. Но случай был необычным, потому что осенью 86-го обычаи не соблюдались.
Подойдя к школе, я увидел на снегу многочисленные следы, а это означало, что кто-то уже пришел. Я решил пройти в раздевалку не через спортивный зал, как думал сначала, а обойти вокруг и войти через заднюю дверь. Хорошо бы она была не заперта.
С сумкой в руках я обежал вокруг здания и подошел к двери, которая вела прямо в раздевалку. Дернул за ручку. Заперто. Черт… Я огляделся. Эта дверь была единственной. Я немного потоптался на месте, представляя, как пойду через спортивный зал без костюма. Этого мне не хотелось. Я попытался открыть окна в раздевалке. Не получилось. Передо мной лежали ключи, палки, которыми можно поддеть щеколду, но окна не поддавались. Я пошел вдоль стены. Дерг. Заперто. Дерг. Заперто. И тут я, наконец, добрел до окна, которое было закрыто неплотно. Всего на один крючок. Я отодвинул раму на пару сантиметров с одной стороны, положил в образовавшуюся щель камень, отломил от дерева ветку и поддел ею второй крючок. Приоткрыв окно, я протиснулся в образовавшийся проем и оказался в полутемной раздевалке для девочек.
Странно было вот так там оказаться. Не знаю уж, чего я ждал. Что там все окажется по- другому. Может, хотя бы другие краски и другая мебель. В начальной школе я никогда не подглядывал, лежа на полу в мужской раздевалке и просунув зеркало под перегородку. Никогда не залезал на батарею в душе и не выворачивал шею, подсматривая через вентиляционную решетку за девочками, когда они моются. Желающие выстраивались в огромную очередь, а я всегда оставался в хвосте, пропуская других вперед.
Однако смотреть было особо не на что. Самая обычная раздевалка. Здесь и девочками-то особо не пахло. Пахло мылом. Мастикой для пола. Спортивный зал! Поставив сумку на лавку, я начал раздеваться, аккуратно сворачивая одежду и складывая ее рядом с костюмом. Я натянул то, что когда-то было комбинезоном для плаванья с аквалангом, проверил, все ли на месте, надел шлем, поднял стекло и застегнул все молнии. Тут дверь раздевалки открылась, кто-то протянул руку к выключателю, и вот посреди комнаты стоит она, а в руках у нее сумка. На мне скафандр.
Увидев меня, она попятилась.
– Ой, прости, я думала, здесь никого нет, – сказала она, а я поднял руку в хоккейной перчатке, соображая, что бы сказать.
– Привет, – сказал я.
Она повернулась:
– П-привет.
Я снял шлем, и она подошла поближе.
– Я просто… просто переодевался, – сказал я.
– Тебя ведь Матиас зовут, да?
– Ага.
– И кем же ты будешь? – Она подошла еще ближе. – Астронавтом?
Я стоял посреди комнаты прямо напротив нее, зажав под мышкой шлем.
– Базом Олдрином, – ответил я.
– Кто это?
– Второй человек, ступивший на Луну. «Аполлон-11». 1969-й. The Eagle has landed.[13]
– А почему не Армстронг? Разве не он был первым?
– Его костюма у меня не нашлось, – ответил я.
– А-а. – Она окинула меня скептическим взглядом. А потом улыбнулась, и всю комнату залило светом, так что мне даже захотелось опустить стекло.
– Хелле, – сказала она, протягивая мне руку. Я взял ее руку и легонько потряс, сделав вид, что понятия не имел, как ее зовут. Мне приятно было держать ее за руку.
– Красивое имя.
– У тебя тоже, – сказала она, показывая мне на грудь. – «Олдрин».
– А ты кем будешь? – спросил я, указав на ее сумку.
Она посмотрела на мою руку:
– А ведь это же хоккейные перчатки, да?
– В космосе бывает прохладно.
Она снова засмеялась, и я подумал, что все не так уж и плохо.
– Я буду Жанной Д’Арк, – сказала она, вынимая из сумки доспехи. – Это мама предложила, а то я и не знала, что придумать. Но наверняка неплохо будет.
– Ну, конечно.
Она начала расстегивать рубашку, и мне стало жарко. Она опять взглянула на меня:
– Я… Э-э… Ты иди. Мне надо переодеться.
– А, ага. Да пребудет с тобой Господь!
– Чего?
– Жанна Д’Арк считала, что она действует по веленью Бога. Она руководила французами в основной битве, которая определила ход Столетней войны. А потом ее сожгли на костре. Она сделала ошибку.
– А-а.
Я переминался с ноги на ногу:
– Ну, ладно… Я пойду. Пока.
– Пока. Увидимся.
Я вышел из раздевалки и отправился по лестнице в космос.
Это был мой первый настоящий праздник. Таким он и остался в моих воспоминаниях. Начальная школа – праздники в классе. Средняя школа – праздники дома в одиночестве, когда все остальные уезжали на ночь к морю, где были поцелуи и грубые обжимания под пиво, и кусты, за которыми спускали лучшие брюки, и пьяные девушки. Я оставался дома, потому что мне так хотелось, и про меня никто не спрашивал. Но на этот раз это не подростковый день рожденья. Это бал. И его я запомнил.
Я прошагал в спортивный зал, украшенный по случаю бала воздушными шариками. Позже здесь должен был состояться концерт, поэтому на сцену поставили ударную установку, гитары и синтезаторы. В другом конце зала расхаживал диджей, норвежский Пэт Шарп, одетый принцем Валиантом, там же стоял стол, а на нем – чашки и стаканы с пуншем. А в центральной части зал словно колыхался от танцующих учеников. Я опустил стекло и взял курс на стол с пуншем. Магниты цокали о пол, но никто, ясное дело, не обращал на это никакого внимания. Я взял стакан пунша, неловко зажав его хоккейной перчаткой, и отхлебнул глоток. Привкус лета, Гавайских островов, будто на дворе и не декабрь вовсе. Я повернулся лицом к танцующим.
А потом кто-то хлопнул меня по спине. Я повернулся. Это был Йорн, одетый Люком
