был, наверное, лет на тридцать ее старше, и в нем не было ни капли виноватого отчаяния ее обычных партнеров. С ним Урсула ощущала себя прозрачной, как ни с одним другим человеческим существом — словно он мог видеть прямо сквозь нее, до самых костей; словно ему были известны все самые темные мысли, что занимали ее существование. Десмонд никогда не спрашивал о шраме, но часто водил по очертаниям поврежденной кожи, словно по карте ее души.
Задумчивое настроение Урсулы неожиданно оборвалось громким грохотом, затем еще и еще. Она ощутила прилив нервного страха. Кажется, внизу кто-то ломился в дверь. Она выпрыгнула из ванной, так что вода заплескалась и разбрызгалась. Непослушными пальцами она быстро повернула ключ в замке, потом прикрыла уши и села на пол, пытаясь решить, что делать, если начнут колотить в дверь ванной. Но никого не было. В доме стояла мертвая тишина.
Урсула не представляла, сколько она ждала — может, десять минут, может, пятнадцать. По другую сторону двери не было слышно ни шороха, ни признака жизни. Она знала, что это может быть ловушка, чтобы выманить ее, но вечно она не могла тут сидеть, а ее мобильник был на кухне. Она вооружилась маникюрными ножничками, накинула халат и бесшумно повернула ключ в замке. Никто не появился из сумрака, никто не схватил ее за волосы. В доме было тихо. Она почти уже подумала, что ей показалось, пока не зашла на кухню и не увидела надпись на стекле красной краской: «ДРЯНЬ». Урсула посмотрела на ножнички в руке, и ей показалось, что ее сейчас стошнит.
Вернувшись в ванную, она увидела, что почти пустая винная бутылка опрокинулась, и вино потекло по белому кафельному полу. Темно-красная лужица мерцала в электрическом свете, а ее поверхность тревожили капли, медленно-медленно падавшие из открытого горлышка бутылки.
Книга вторая
Человекоубийство и кровопролитие
Ну и какова же, по-вашему, честь, какова набожность у тех, кто считает, что бессмертных богов можно лучше всего умиротворить человекоубийством и кровопролитием?
Глава 1
Вскрытие второго убитого человека из Лугнаброна произошло следующим утром. Морг в районной больнице в Тулламоре, в двадцати милях к востоку от Лугнаброна, размещался в тусклой безликой комнате с типично учрежденческой плиткой на стенах, бледным светом флуоресцентных ламп и двумя безукоризненно чистыми стальными столами. Доктор Фрайел ушла в соседнюю комнату поговорить по телефону, оставив Нору наедине с трупом, лежавшим под простой белой простыней на одном из столов в ожидании первоначального внешнего осмотра. Снимать и описывать одежду было не нужно; вынув тело из болота, они обнаружили, что покойный был полностью обнаженным, кроме кожаной веревки и наручных часов на нем ничего не было.
Нора приподняла простыню и посмотрела на браслет, все еще охватывавший запястье мертвеца, хотя его металлические части коррозия сделала черно-зелеными. Она еле разобрала слово «Водонепроницаемые» на забитом торфом циферблате — ложное уверение часовщика сразу бросалось в глаза. Стрелки показывали 9:55. а стертые красные знаки в окошке на уровне цифры три — «ВТ. 20». Вокруг его шеи была тонкая кожаная веревка с тремя узелками на равном расстоянии примерно в дюйм друг от друга. Полиции будет трудно опознать труп, если придется обходиться шнурком и часами. Нора рассматривала его неподвижные очертания, гадая, кто же напрасно ждал его прихода; кто еле сдерживал страх в душе, ожидая любых новостей от него или о нем; возможно, этот кто-то все еще ждал.
Левая рука, тянувшаяся к поверхности болота, теперь была поднята над его головой, а частично окостеневшая рука была еще в мешке, чтобы сохранить возможные улики. Доктор Фрайел сделает соскобы из-под ногтей, проверяя наличие следов кожи или волос другого человека — возможные доказательства борьбы, если незнакомец умер насильственной смертью. Но, как правило, кислотная болотная среда разрушала хрупкие ядра ДНК. так что если бы какие-нибудь следы борьбы и остались, то они, скорее всего, не помогли бы определить убийцу.
Нора обошла стол вокруг, чтобы ближе рассмотреть правую руку сквозь еще один полиэтиленовый пакет. Эта рука сохранилась лучше другой, ладонь и кончики пальцев невероятным образом оказались нетронутыми. Прежде всего при виде этого современного тела ей захотелось взять несколько проб для анализа и сравнения с более старыми экземплярами. Но это бы потребовало согласия семьи, если личность погибшего когда-нибудь определят, и, возможно, понадобится тонкий дипломатический подход. Может, доктор Фрайел что-нибудь посоветует?
На другом конце стола особенно бросалась в глаза правая ступня мертвеца, коричневая кожа, туго натянутая на веер костей и сухожилий. Изогнутая стопа была изящно вытянута, словно при танце, от пальцев, подобных пяти маленьким темным камешкам в ряду, до сморщенного подъема стопы и закругленной пятки, ведущей к хорошо сложенной лодыжке. «Странно, — подумала Нора, — что обнаженная ступня имела такой интимный вид». Но такое с ней бывало — она уже испытывала подобные мимолетные вспышки, когда работала с трупами. Смерть допускала такие интимные моменты, которых в жизни никогда и не представить. Нора столь многого хотела добиться от этого человека, чья кожа, кости и сухожилия могли ответить на ее вопросы. Сколько она себя помнила, человеческое тело было ее темой, ее инструментом, вечным источником очарования. Большинство людей неправильно понимало, что двигало патологоанатомами — не озабоченность смертью, а глубокое любопытство к жизни. В некоторых моргах Нора видела латинскую надпись, которая четко выражала эту философию: «His locus est ubi mors gaudet succurrere vitae» — Это место, где смерть с наслаждением помогает жизни». Процедура, рутина отрывала ощущение смерти от эмоций и печали и вместо этого переносила его в сферу научного наблюдения. На некоторое время ей было легче думать, что она имеет дело лишь с плотью и костьми, с утешительной четкостью науки, а не с мутным миром человеческих взаимоотношений. Но даже научная отстраненность длилась не вечно. В конце концов приходилось признавать, что каждый человек на столе для вскрытия когда-то был жив.
Вошла Кэтрин Фрайел в резиновом переднике поверх лабораторного халата, натягивая пару резиновых перчаток.
— Простите, что заставила вас ждать. Начнем?
Доктор Фрайел нажала на кнопку своего крошечного диктофона и начала описывать покойного спокойным, размеренным голосом:
— Тело принадлежит нормально развитому белому мужчине худощавого сложения. Из-за состояния тела сложно установить возраст. — Она подняла сперва одну руку, затем другую, затем по очереди каждую ногу. — Не присутствует ни закостенелости, ни видимого посинения, но все тело темно-коричневого цвета из-за нахождения в болоте. Левая рука усохла и частично окостенела. Обнажившаяся кость несколько декальцинирована, виден прочно установившийся жировой осадок. Обнаженная кожа потемнела от контакта с торфом, но сохранила заметную эластичность. У покойного на левой руке наручные часы с браслетом, — она осторожно сняла проржавевшие часы и положила их в пакет. — Покойный чисто выбрит, волосы на скальпе выглядят темными и волнистыми. Во всех волосах на теле присутствует легкий рыжеватый оттенок, что, я думаю, мы можем считать следствием погружения в болото. — Кэтрин подняла глаза на Нору, и та с готовностью кивнула. — На лице нет видимого свидетельства закупорки сосудов, а изменение цвета кожи препятствует наблюдению какого-либо возможного цианоза. — Доктор Фрайел положила диктофон и осторожно по очереди приподняла каждое закрытое веко, осматривая поверхность глаза под
