Глава 1
Высокий полный человек небрежно прислонился к дверному косяку.
— Знаете, мисс Миллер, вы просто потрясающая, — произнес он, растягивая слова. Глаза, как узкие щелочки на свином рыле, язык влажно мелькает между толстых приоткрытых губ.
— Знаю, — ответила Дебора.
Она была высокая — шесть футов и один дюйм — и выглядела так, словно смонтирована из обрезков трубы. Ее редко называли хорошенькой. Никогда не называли красавицей. И очень часто называли потрясающей. Когда-то она, наверное, была бы польщена. Давным-давно. Сегодня вечером, после нескольких недель подготовки и нескольких часов приклеенных улыбок и натужных разговоров, у нее не осталось сил любезничать даже с Харви Уэбстером, видным членом Лиги христианских бизнесменов Атланты и главой финансового совета музея. Время перевалило за полночь, и Деборе хотелось домой.
— Просто потрясающая, — повторил он, протягивая руку к ее бедру. Он походил на жабу: кожа каким-то образом одновременно бугрилась и провисала, словно шарик, наполовину наполненный водой и шлепающийся с боку на бок.
— Мистер Уэбстер, — Дебора посмотрела на руку в бурых пигментных пятнах, — не надо.
Он задержал руку в воздухе; затем, видимо, списав ее слова на кокетство, потянулся дальше.
Дебора отступила:
— Мистер Уэбстер, прошу вас...
Он сменил тактику.
— Я вовсе не хотел вас обидеть. — Улыбка стала шире дверного проема, который он по-прежнему загораживал. — Просто надеялся, что вы проведете для меня экскурсию — теперь, когда все разошлись по домам.
Улыбка на секунду застыла, и Дебора углядела прячущийся за ней расчет. Невероятно: шестидесятипятилетний мужчина — а самодовольства, как у двадцатилетнего качка. Самодовольства с примесью злобы.
—
И так весь вечер. Дебора считала себя довольно сдержанной, но сейчас ее нервы были на пределе.
— В другой раз, мистер Уэбстер, — сказала она. — Когда будет светло и людно — и когда я куплю приличную электропогонялку.
Дебора усмехнулась, показывая, что шутит, но его улыбка все равно стала кисловатой.
— У вас ловкий язычок и умненький ротик, мисс Миллер.
— Спасибо, — отозвалась она, — хотя умненький у меня вовсе не ротик.
Уэбстер вздохнул и поднял толстые руки в знак капитуляции:
— Ладно-ладно. Еду домой.
— Осторожнее за рулем, — сказала Дебора и потихоньку отстранилась, когда он в последний раз попытался ее обнять.
— Я загляну к Ричарду на неделе, так что... до встречи.
Он попятился, по-прежнему глядя на нее и словно ожидая, что она передумает.
— Доброй ночи, мистер Уэбстер, — проговорила Дебора, а про себя добавила: «Распутный старый бездельник».
Дебора вздохнула с облегчением, когда старик исчез в темноте, хотя понимала, что его вынужденное отступление может ей дорого обойтись. От Уэбстера зависело финансирование музея, к тому же он пользовался влиянием в местных деловых кругах — по крайней мере в их пожилой и белой части. Лига христианских бизнесменов не устанавливала никаких барьеров, но если в организации такого типа нет ни одного чернокожего (особенно в таком городе, как Атланта), — это наводит на размышления. Дебора попыталась уравновесить присутствие лиги аналогичными организациями более демократической ориентации и все равно испытывала неловкость всякий раз, как они присылали чек. Наверное, можно было бы привлечь и еврейских предпринимателей, однако это тоже вызывало неловкость, ибо значило обратиться к своим корням, — корням, которые она во всех остальных сторонах жизни изо всех сил старалась забыть. Зачем рисковать, подставляя себя и музей под нападки антисемитов, если почти вся ее связь с еврейством давно разорвана?
Ой, да ладно тебе; Уэбстер, наверное, даже не знает, что ты еврейка.
Убедившись, что двери музея закрыты, Дебора прошла по фойе под скелетом тираннозавра и уродливым носом галеона, который Ричард торжественно выставил месяц назад с таким видом, словно объявлял, что Рождество в этом году наступило раньше срока. Полуобнаженная женщина с телом дракона куда уместнее смотрелась бы на боку «харлея», чем на носу испанского корабля с сокровищами. Ричард почему-то решил, что это изумительно веселая смесь истории и китча. Дебора сердито уставилась на невыразительное лицо женщины и чрезмерно роскошные формы, затем перевела взгляд туда, где она превращалась в чешуйчатую рептилию.
— Ричард, — сказала она вслух, кривовато усмехаясь, — я тебя люблю, но юмор у тебя отстойный.
Пожала плечами, вздохнула и помедлила, чтобы осмотреть помойку, устроенную в фойе музея фирмой по обслуживанию банкетов. Хотя мусор они должны были забрать с собой, оставили четыре ведра, забитых бумажными тарелками, а в полукруглой нише, где Дебора недавно представляла экспозицию, валялись пластмассовые стаканчики из-под мартини и салфетки с остатками канапе. Надо бы поговорить с Ричардом насчет «Тейст оф элигенс» — и не только потому, что их фуа-гра подозрительно напоминает по вкусу пресловутые мясные консервы «Спам».
Ричард Диксон был основателем музея, его основным коллекционером, главным спонсором и путеводной звездой. А для Деборы — работодателем, наставником и другом. В редкие моменты откровенности она признавалась себе, что Ричард почти заменил ей отца, умершего от сердечной недостаточности, когда Деборе было тринадцать.
Двадцать лет назад, почти день в день.
Чтобы держать маленький музей на плаву, приходилось иметь дело с такими, как Харви Уэбстер; тогда лишь присутствие Ричарда Диксона и помогало ей крепиться. Сейчас Дебора стояла одна в фойе у новых витрин, посвященных индейцам племени крик, когда-то жившим на землях нынешних Джорджии и Алабамы, крошечная рядом с гигантским тираннозавром, и ее пронзила внезапная мысль: сколько еще продержится сам Ричард?
Что ты будешь делать, если он уйдет? Ты за двадцать лет так и не свыклась со смертью своего настоящего отца. Возможно, смирилась, но не свыклась.
