удивления.
— Меня разыскивают, — произнес вместо приветствия незнакомец. — Всех наших уже арестовали — видимо, кто-то нас выдал. У моего дома стоит бронетранспортер.
— Бронетранспортер? Немецкий? — выпалил Габи.
Незнакомец посмотрел на него. Доктор Шербан тоже повернулся в его сторону и принялся так пристально его разглядывать поверх очков, будто видел впервые или рассматривал в ту самую трубу, в которую видно невидимое.
— Это твой сын? — спросил наконец незнакомец.
— Нет, мой друг, — ответил доктор Шербан. — Его зовут Габи. А это дядя…
— Келемен, — быстро подсказал ему незнакомец. — Андраш Келемен.
— Да, да… Андраш Келемен… Как это меня угораздило забыть? — смущенно улыбнулся доктор Шербан. — А теперь, Габи, мне надо поговорить со своим другом Келеменом. Поэтому иди сейчас домой.
— Вы же обещали показать трубу, — напомнил Габи.
— Верно. Но лучше сделаем это завтра. Знаешь, Габи, дядя Келемен…
— Мы и ему покажем… — предложил Габи.
— Но как тебе удалось попасть в мою квартиру? — перебил Габи доктор Шербан.
— Очень просто, — рассмеялся Андраш Келемен, — твоя прислуга впустила меня еще утром. Вот с тех пор я и жду тебя. Не хотел зажигать свет. Но оставим это. Давай лучше посмотрим в ту трубу.
Они перешли в соседнюю комнату, хорошо знакомую Габи еще с той поры, когда он впервые столкнулся с коклюшем и свинкой, с ветрянкой и ангиной. В таких случаях всегда приходилось высовывать язык, говорить «а-а-а» и глубоко дышать… Но на сей раз не было и речи о том, чтобы показывать язык или глубже дышать. Вместо этих скучных процедур доктор Шербан взял никелированную трубку, укрепленную на маленькой подставке, сощурил один глаз, другим заглянул прямо в трубку и начал подвертывать винты. Потом взял со стола крошку хлеба, показал ее Габи — видишь, мол, какая она маленькая! — положил крошку на пластинку под трубкой и, наконец, дал возможность Габи самому заглянуть в микроскоп.
Перед Габи высилась громадная коричневая скала.
— А теперь поглядим на воду, — сказал доктор Шербан и капнул одну каплю на пластинку под микроскопом.
Габи склонился над трубкой и увидел в ней настоящее озеро, на поверхности которого плавали какие-то диковинные существа: не то змеи, не то рыбы, а может, даже и акулы-людоеды.
«А вот сейчас по озеру проплывет красивый кораблик», — решил по себя Габи. И что ж вы думаете? На озере тут же появился красивый кораблик, — ну точь-в-точь такой, какой он себе представлял. Но вдруг над корабликом закружил черный самолет, похожий на летящий снаряд. Хоть и не хотелось Габи думать о самолете, он все же появился, спикировал, потопил красивый кораблик и вместе с ним рухнул в волнующиеся воды озера. И когда Габи в ужасе открыл и второй глаз, то ничего не увидел, кроме капли воды под микроскопом да еще доктора Шербана и Андраша Келемена в другой комнате. Как раз в эту минуту Андраш Келемен едва слышно говорил доктору Шербану:
— Надо установить связь с товарищами и достать оружие, иначе всем нам конец.
— Без всякого сопротивления, без единого выстрела эти палачи отдали страну на растерзание! — возмущался доктор Шербан.
— Самое худшее впереди, — услышал Габи голос Андраша Келемена. — Ты уверен, что мальчик не подслушивает наш разговор?
— Исключено! — ответил ему доктор Шербан. — Немцы основательно испортили бедняге день рождения. Надо же было ему родиться именно девятнадцатого марта, когда Гитлеру вздумалось вторгнуться в страну. Но ты не бойся, Габи не подслушивает. Не такой он мальчик.
— Ну и отлично. К тому же он ровным счетом ничего не поймет в нашем разговоре, — согласился Андраш Келемен. — Хорошо детям — никаких тебе забот!
Габи хотел было возразить, что и детям не всегда сладко. Больше того, хотел даже сказать, что он прекрасно их слышит, но не успел, так как Андраш Келемен заговорил о других вещах. Тщетно Габи усердно закрывал один глаз, тщетно склонялся над микроскопом — ничего удивительного он уже не увидел, потому что все его внимание сосредоточено на этом тихом властном голосе.
Андраш Келемен говорил о том, что войска Гитлера — иногда он называл их нацистами или попросту фашистами — рано утром оккупировали Будапешт и теперь всех тех, кто отказывается воевать на их стороне и выступает против войны, будут арестовывать и бросать в тюрьмы. Ему тоже нельзя оставаться дома, так как в любую минуту к нему могут ворваться убийцы с автоматами и прикончить на месте или куда- нибудь угнать. Он называл имена тех, кого убили или арестовали. Габи не совсем понимал, куда их угнали, но было ясно: там их будут пытать. При упоминании каждого имени доктор Шербан всплескивал руками, негодовал и грозил: «Ну, погодите, мерзавцы!» А незнакомец все рассказывал и рассказывал. И Габи узнал, что с сегодняшнего дня он теперь не Янош Чепань, а Андраш Келемен, что он установит связь с каким-то тайным движением Сопротивления, что надо достать оружие и бороться против оккупантов. И сказал еще, что товарищи не будут сидеть сложа руки и смотреть, как продают страну, ибо это такой позор, с которым примириться невозможно. А под конец спросил, нельзя ли ему где-нибудь переночевать: очень, мол, устал, да и домой идти опасно, ну, а завтра наверняка подыщет себе конспиративную квартиру.
На это доктор Шербан ответил, что прежде всего ему надо раздобыть фальшивое удостоверение личности, непременно отрастить усы, чтобы хоть как-то изменить свой облик. А до тех пор он будет скрываться у него.
В голове у Габи все смешалось, и он теперь уже не знал, действительно ли немцы ворвались в Будапешт или нет. Но, как бы то ни было, он смутно догадывался, что его день рождения ни при чем, что есть какая-то другая, более серьезная причина. Ему вспомнился утренний разговор, когда дядя Колба сказал: «Лучшие люди погибнут, их угонят…» Друг доктора Шербана, должно быть, тоже из тех самых лучших людей, потому что и его хотят арестовать, бросить в тюрьму или куда-то угнать: ведь он, как и все они, отказывается воевать на стороне немцев и выступает против войны. Габи еще многое было непонятно, но спрашивать нельзя, так как если он спросит, то сразу же станет ясно, что он подслушивал. Да разве он подслушивал? Ничего подобного! Он не такой, чтобы подслушивать! Просто он случайно услышал их разговор. Только и всего.
Таинственный Андраш Келемен, или иначе Янош Чепань, как раз в эту минуту говорил доктору Шербану:
— Никому, кроме товарищей из движения Сопротивления, не говори, что я у тебя. Даже тетя Тереза не должна этою знать.
— А Габи? Если он увидит, что ты остаешься? — спросил доктор Шербан.
— Он не увидит. Сейчас я с ним попрощаюсь, — громко прошептал Андраш Келемен и, повысив голос, сказал: — До свидания, Габи, я ухожу!
— До свидания, — отозвался Габи и услышал, как со скрипом
отворилась и захлопнулась дверь в прихожей, но почти тут же уловил, как еле слышно закрылась за кем-то другая дверь, ведущая из прихожей в кухню. И в этот момент в комнату вошел доктор Шербан.
— Ну-с… Мой друг ушел, — объявил он Габи.
— Я тоже ухожу, — попрощался Габи и с гордостью подумал, что знает важную, настоящую, а не придуманную тайну, которую можно доверить только участникам движения Сопротивления. А раз так, то он теперь и сам участник движения. Сознание этого наполнило его душу гордостью, и, проходя мимо, он ласково взглянул на кухонную дверь, за которой наверняка прячется Андраш Келемен, а на самом деле Янош Чепань. Этот самый Андраш Келемен, о котором никто не должен знать, видимо, ждет не дождется той минуты, когда Габи уйдет, чтобы можно было выйти из своего укрытия и улечься спать — ведь он так устал.
Дома ждал Габи отнюдь не ласковый прием, ибо его внезапное исчезновение вызвало настоящий переполох. Мама плакала, а отец принялся расспрашивать, где это он так долго болтался. Габи сказал, что был у господина Шербана, и рассказал о микроскопе, но обо всем прочем и словом не обмолвился. Эх, до
