Барселона медленно встает и потягивается так, что хрустят суставы. Автомат фельдфебеля- бранденбуржца падает на землю. Тут же вспыхивает ссора.
Мы незаметно проскальзываем через линию фронта и идем прямо на позиции русских.
«Капитан» Василий напускается на русского лейтенанта в манере НКВД и угрожает ему Колымой.
Поднимается ветер. Снег летит нам в лицо большими тучами. У меня в сапоге какой-то камешек. Я стараюсь забыть о нем, но это заставляет лишь думать о камешке все время. Он кажется булыжником. Сажусь у придорожного столба и ощупываю ногу.
— Qu'as tu?[91] — раздраженно спрашивает, наклонясь ко мне, Легионер.
— В сапог попал камешек.
— Mille diables[92], и только-то! — бранится он. — Побыл бы ты в Гермерсхайме, где занимались утренней зарядкой в заполненных гравием сапогах.
Легионер помогает мне снять сапог. Камешек до того маленький, что даже не верится, что он может причинять такую боль.
— Неженка, — язвит Легионер. — Стонать из-за такого пустяка!
На Даниловском кладбище мы устраиваем отдых после утомительного марша в метель.
Порта предлагает поиграть в кости, но ни у кого нет желания, поэтому он играет с собой и всякий раз выигрывает.
— Скоро сделать большой взрыв, — говорит Василий, — только нужно остерегаться чертова НКВД. Это настоящий дьяволы. Если попадемся, конец. Отвоевались!
Когда мы сидим, пригнувшись, у широкого Варшавского шоссе, мимо проходит длинная колонна Т-34 — так близко, что мы ощущаем на лицах выхлопные газы, будто горячий ветер.
— Почему не пойти вдоль реки? — грубо спрашивает Старик. — Так гораздо ближе, и можно было б двигаться, укрываясь за складами.
— Ни харош, — отвечает Василий с широкой, белозубой усмешкой. — Очень опасный часть! Сунься туды — попадешь на Лубянка. Большой немецкий генерал сказал Василий: «Покажешь солдатам- диверсантам завод. Они устрой взрыв!» Василий всегда делай то, что говори генерал. Если ты, фельдфебель, не делай то, что говори Василий, Василий пойдет к большой генерал и скажет, что ты изменник! Гитлер доволен Василием, дал ему большой орден, однако. Люди выпятить глаза, когда Василий вернется домой, в Читу.
— Эта желтая обезьяна начинает мне нравиться, — одобрительно улыбается Порта.
— Оторвать ему башку, и получишь свободный проход в рай, — считает Малыш. — Не думаю, что Авраам его особенно любит.
— Мне он не нравится, — угрюмо говорит Хайде. — Неискренний.
— Нравится тебе хоть кто-нибудь, кроме твоего фюрера? — холодно спрашивает Порта.
— Как это понимать? — угрожающе произносит Хайде.
— Так, что ты целовал бы шнуровку его сапог, будь у тебя такая возможность!
— Сапоги со шнуровкой — оскорбление для фюрера, — заявляет Хайде. — Это неуважительное отношение к австрийскому народу.
— К австрийскому народу? — переспрашивает Штеге. — Это еще что такое? Австрия теперь называется Остмарк!
— Его фюреру пришлось назвать ее так, чтобы стать немецким гражданином! — с громким смехом говорит Порта.
— Ничего более возмутительного не слышал! — возбужденно восклицает Хайде. — Ты поплатишься за это головой, парень, когда мой рапорт уйдет куда положено!
— Василий, пошли дальше, — раздраженно поторапливает его Старик. — Давай взорвем этот завод и вернемся. Не хочу бродить здесь!
— Скоро дойди до ЗИС, — уверяет его китаец. — Кун-цзы говорит: «Лучше идти быстро, вернее придешь к цели». Мы не экспресс, который идти в Пекин по расписаний. Мы описать большой круг. Идти прямо, как твоя предлагай, то бум! бум! бум! — ив глупый немецкий башка будет дырка!
— Ладно, давай опишем большой круг, — устало соглашается Старик, — только бы дойти до завода сегодня и успеть вернуться завтра рано утром. Мне эта прогулка не по душе.
— У тебя что, в башка дерьмо? Мы увидеть завод только через три дня. Дождайся темноты и взорвай его. Сегодня нас ждет большой охрана. НКВД знает, что здесь дурный немцы. Мы не появися ни сегодня, ни завтра, и они подумать, что вообще не появися. Думать, что мы вернулись к своя.
— Черт возьми, откуда ты знаешь, что они подумают? — с удивлением спрашивает фельдфебель- бранденбуржец.
— Китайса знает много чего. Знает, что думать дурной коммунистический свиньи. Я видел шпионка на немецкие позиции. Когда я вернись, эта прасститутка будет висеть на веревка.
— Почему ж ты сразу о ней не сообщил? — недоуменно спрашивает Легионер.
— Только идиот убивай шпион на месте, — объясняет Василий с лукавым выражением черных глаз. — Мудрый китайса из Харбин ведет наблюдение за эта коммунистическая сучка. Она кажи нам другие шпионы, мы уничтожай всех сразу. Очень просто.
— Значит, мы пробудем в Москве несколько дней? — спрашивает Старик, и голос явственно выдает его опасения.
— Москва красивый город, однако. Люди ехай очень издалека, чтобы ее видать.
— Славный парень, ничего не скажешь, — весело смеется Порта. — Если все его соотечественники такие, ни за что не поеду в Китай!
— Послушай, Василий, — говорит Старик, склоняясь над картой города. — Почему не пойти Староданиловским бульваром, а потом к погрузочной станции вдоль Москвы-реки?
— Твоя сойти с ума, — дружелюбно улыбается китаец. — Mulkt saki manna hai![93] Ты получаешь русский пуля в немецкий живот, и завод не будет взорван. Великий Кун-цзы кажи Василий: «Иди в НКВД, скажи, Василий поймал плохих немцев, Василий герой и получай большой советский орден!» Если пойдешь Староданиловский бульвар, я вас не знаю. Китайса не так глуп, как думает глупый белый люди.
— Не особенно скрывает свое мнение о нас, так ведь? — усмехается Порта.
Мы укрываемся в небольшом, идущем вдоль бульвара парке, пока мимо проходит большая колонна солдат.
— Тогда что ты предлагаешь, Василий? — спрашивает Старик. — Теперь ты командуешь.
— Нет, нет, тавариш фельдфебель, — отвечает китаец по-русски. — Моя не хочет командуй. Генерал кажи мне: «Василий, ты приведешь солдат-диверсантов к трансформаторный подстанция. После большой взрыв уцелевших приведешь обратно в гитлеровский армия». Мне все равно, как ваша веди себя. Скажет: «Василий, идем к своим». Мы возвращайся, не сделай приказа. Василий рассказывает дьяволы из НКВД все, что знает об операция. Получает на грудь Красный Звезда. Может, и помилование от неотсиженный тюремный срок.
— Что такое, желтый дьявол? — подскакивает с криком Порта. — Ты бежал из тюрьмы?
— Да, да, — весело признается Василий, словно это лучшая на свете шутка, — ваш проводник по Москве беглый заключенный, однако. Всех умных людей сажай. В советский рай это большая честь.
— Merde alors![94] — восклицает заметно потрясенный Легионер. — Значит, ты бежал из заключения, и тебя разыскивают?
— Да, да, — совершенно невозмутимо улыбается Василий. — Поэтому для немцы я очень верный проводник. Генерал никогда не спросить: «Сидел ты в тюрьме?» Мой отец, очень умный китайса, живет в Чита. Он говори свои восемнадцать сыны: «Никогда не признавайся, что сидел, если не спросят». Генерал спрашивает: «Василий, можешь показывать путь?», и я отвечаю: «Да». Если сказать «нет», это будет большой ложь.
— Надо же, — стонет Легионер. — Разыскиваемый преступник служит проводником. Да смилуется над нами Аллах!
— Успокойся, солдат, — утешает Василий. — Чертов НКВД сейчас не искать тех, кто ушел из тюрьмы, не попрощавшись. Милиция идет под пули гитлеровский солдата. Это хорошо!
