Санитар-носильщик сурово угрожает ему трибуналом. Членовредительство.
Если этому парню не повезет, его могут даже поставить к стенке — после выписки из госпиталя. Мы расстреляли одного такого в прошлое воскресенье. У человека были ампутированы обе ноги. Его привязали к доске, чтобы мы могли расстрелять его в стоячем положении, как требуется по инструкции.
— Его повесят, — зловеще предсказывает Малыш, вскрывает die eiserne Portion[22] и поглощает содержимое тремя громадными глотками.
— Черт возьми, куда ты это деваешь? — удивленно спрашивает Старик.
— Что деваю? — тупо спрашивает Малыш.
— Два фунта жратвы с такой быстротой?
— Никогда об этом не думал. Когда мне было восемь лет, я мог проглотить целого цыпленка с ногами и всем прочим. Этому скоро учишься, когда его нужно слопать быстро, притом в укрытии.
— Помните, как мы умяли рождественских уток гауптфельдфебеля Эделя? — смеется Порта.
Их мы никогда не забудем. Когда появилась полевая полиция вермахта для расследования кражи восьми откормленных кукурузой уток, всей роте дали рвотное, чтобы найти виновных. Утки вылетали у нас изо ртов такими большими кусками, что, казалось, закрякают на четверых следователей в кожаных пальто и шляпах.
Нас отвели в штаб роты, там в помощь следователям предоставили двух офицеров, но выяснилось, что начальник полицейских равен Порте по званию, и допрос сменился игрой в кости, после которой следователи остались без кожаных пальто.
— Танки, вперед, — звучит команда по радио.
Майбаховские двигатели оглушительно ревут. Старик опускает на глаза защитные очки. Из леса доносятся далекие звуки боя. Наши гренадеры неожиданно столкнулись с пехотинцами противника. Полевая артиллерия бьет по оборонительным позициям, и вскоре они превращаются в кучи глины и камня.
— Не стоило нам соваться в Россию, — пессимистически вздыхает Штеге и заправляет в пулемет новую ленту. Перед боем он всегда бывает настроен пессимистично.
Пулеметы бешено стучат, 80-миллиметровые минометы бьют по пулеметным огневым точкам. Непрестанно раздается: «Плоп! Плоп!» Вокруг нас бьют в небо гейзеры земли. Укатанная дорога идет вдоль опушки прямо, словно проведенная по линейке, и скрывается в молочно-белой завесе, окутывающей деревню Починок. Мы ни разу не были в этой деревне, но знаем ее как свои пять пальцев. Знаем, где находятся противотанковые орудия противника. Если у русских есть танки, они вкопают их в землю за школой. Это идеальная позиция. Их даже не нужно вкапывать. С нашим вооружением мы не можем причинить вред их тяжелым КВ-1 и КВ-2. Противотанковые орудия будут находиться возле здания парткома. Партком русские покидают в последнюю очередь.
Боги, какой идет дождь! Вода течет через вентиляторы. Значит, через них может пройти и газ! Я невольно бросаю взгляд на противогаз, висящий рядом с перископом. В противогазе два фильтра. Один из них служил для очистки спирта и теперь приятно пахнет алкоголем. Много проку от него будет при газовой атаке! Будешь полупьян до того, как заметишь, что задыхаешься от хлора.
В кювете лежит на боку трехосный грузовик. Артиллерийский тягач. Гаубицы его заброшены взрывом в сад. Одного колеса нет. Взрывом повален целый ряд деревьев. Повсюду валяются спелые яблоки. В сорок первом году был хороший урожай фруктов. Сборщики яблок вовсю работали, когда упала мина. Одна лестница разрезана надвое, словно циркулярной пилой. Между ступеньками вмята девушка. С нее сорвало почти всю одежду. С левой ступни свисает туфля, на шее висит цепочка с янтарным кулоном. Сломанная ступенька вошла ей в живот и торчит из спины. Возле грузовика лежат мертвые артиллеристы. Один все еще держит в руке бутылку вина. Он встретил смерть, когда пил из горлышка.
Возле ворот лежит мертвый немецкий пехотинец. Ему было от силы семнадцать лет. Обе руки засунуты в разорванный живот, словно он пытался удержать внутренности. Ребра обнажены. Они похожи на полированную слоновую кость. В большой воронке, оставленной миной, приятно булькает вода, смывающая кровь и куски человеческих тел.
— Странно, что войны всегда разгораются осенью и замедляются весной, — философствует Порта. — Интересно, почему?
Когда лето идет к концу, война набирает силу. Перестрелки пехотинцев прекращаются. На стороне противника из ночи в ночь ревут моторы.
Внезапно перед рассветом начинаются боевые действия. Первые сутки всегда самые тяжелые. Множество потерь. Через несколько дней становится легче. Не потому, что война слабеет. Наоборот. Дело в том, что мы привыкаем жить рядом со смертью.
В течение последних трех недель прибывали свежие войска. Мимо нашего белого особняка днем и ночью топали сапоги. Шли роты, батальоны, полки, дивизии. Сперва мы наблюдали за ними с любопытством. От них пахло Францией. Мы все мечтали вернуться во Францию. Там мы были богатыми. Порта и Малыш проворачивали большие дела. В компании с флотским унтер-офицером они продали торпедный катер с полным вооружением. Малыш рассчитывал получить после войны английский орден. Двое темных личностей, купивших катер, обещали это ему.
Мы едем по деревне, не встречая сопротивления. От горячих выхлопных газов нас клонит в сон. Порта с большим трудом ведет танк прямо между колоннами войск, идущих по обеим сторонам дороги. Стоит зазеваться на минуту, и он может раздавить целую роту.
Наша пехота лежит позади башни танка в полубессознательном состоянии от угарного газа. Опасно лежать на моторе между двумя большими выхлопными трубами, но пехотинцы все-таки лежат. Там уютно и тепло.
Малыш лежит на боеприпасах и бранится во сне. Храп его едва не заглушает шум мотора. По его лицу ползут четыре упитанные вши. Редкой разновидности, с крестиками на спине. Говорят, они особенно опасны.
За каждую вошь, которую мы приносим санитару, нам платят дойчмарку. Санитар кладет их в пробирку и отправляет в Германию. Что там делают с ними, нам неизвестно. Порта полагает, что они попадают в концлагерь для вшей, где ученые пытаются вывести особую арийскую вошь, достаточно разумную, чтобы поднимать переднюю ножку в нацистском салюте, если Гитлер случайно пройдет мимо. Когда Порта пропагандировал эту теорию, Хайде возмущенно ушел. Старик будит Малыша и сообщает о богатстве, которое по нему ползает. Малышу удается поймать трех, но четвертая вошь, самая крупная, падает на шею Порте. Естественно, Порта туг же объявляет ее личной собственностью. Они прикалывают вшей к резине основания перископа; оттуда их будет легко снять, когда ребята побегут к санитару.
Из кустов возле первого T-IV взлетает громадный огненный шар. Пехотинцы спрыгивают с брони и ложатся наземь, с испуганными глазами и колотящимися сердцами ожидая смерти. Местность обстреливает автоматическая пушка. 20-миллиметровые снаряды отскакивают от танковой брони. Перед нами вздымается громадная стена пламени. Огненный вал катится не в ту сторону. Он взлетает вверх из леса в тысяче сверкающих оттенков, снижается и падает в нашем направлении.
— «Сталинский орган», — испуганно бормочет Хайде и инстинктивно прячется за пулеметом радиста.
Мины падают с протяжным, ужасающим грохотом. Дома оказываются буквально стерты с лица земли.
— Танки, вперед, — рычит хриплый голос в динамике. Но прежде, чем механики-водители успевают включить скорость, обрушивается второй залп.
Порта прибавляет газу. Мы несемся вперед по грязи и воде. Майбаховский двигатель ревет вовсю. Из-под гусениц высоко взлетают тучами ошметки мокрой земли.
В Спас-Демянске улицы объяты пламенем. Когда мы проезжаем мимо большого дома, крыша обрушивается внутрь, искры и горящие обломки дерева дождем сыплются на танковую колонну. Один обломок падает в люк нашего танка и поджигает снаряжение. Сахарный завод горит ослепительно-белым пламенем. Едва мы проезжаем его, взрывается емкость и расплавленный сахар разлетается далеко во все стороны. Посреди этой кипящей массы взрывается один Т-III.
Танковая колонна останавливается, гремят пушки. Повсюду взлетают вспышки разрывов. Артиллерия, гранатометы, пулеметы и танки оказываются в аду смерти и разрушения.
Звенят лопаты и кирки. Широкие гусеницы оглушительно скрежещут. Танки медленно движутся
