обвиняется в попытке нарушения общественного порядка путем распространения паники и уныния и поощрения актов саботажа и мятежных действий. Об этом свидетельствуют следующие факты:
1) 22 января 1943 года, когда полк находился на Восточном фронте, Обвиняемый сделал сослуживцу офицеру следующее заявление:
«Думаю, Третий Рейх не просуществует и ста, тем более тысячи лет — всем уже понятно, что война, по сути дела, проиграна. Вскоре англичане и американцы вторгнутся через Италию и Балканы в Германию — а тогда Адольфу с его приятелями останется только покончить с собой, и, по мне, чем скорее, тем лучше».
2) Примерно в это же время Обвиняемый показывал одному из младших офицеров русскую листовку, подстрекающую немецких солдат дезертировать.
Совершенные преступления предусмотрены пунктами 5 и 91 статьи 1 Уголовного кодекса. Арест и предварительный допрос Обвиняемого должны быть произведены Государственной тайной полицией, Штадтхаусбрюке 8, Гамбург 2. Арест и содержание под стражей Обвиняемого могут быть обжалованы перед президентом Народного трибунала.
Доктор Миккерт Президент апелляционного суда.»
Лейтенант Ольсен дочитал документ до конца в третий раз. Положил его на стол и с отрешенным видом взглянул на Пауля Билерта.
— Что я должен говорить?
Билерт неторопливо выпустил облако сигарного дыма.
— Это вам решать, — вкрадчиво сказал он. — Я лишь провожу предварительное расследование. И не вправе указывать вам, что говорить. Однако могу дать небольшой совет. — Билерт подался вперед и ткнул сигарой в сторону Ольсена. — Имейте в виду, что мы в гестапо не дураки.
Мы всегда знаем, что делаем. Мы никогда не берем человека под арест без вполне достаточных основании — и ни когда не совершаем ошибок. Мы очень тщательно изучаем факты перед тем, как арестовать подозреваемого для проведения допроса. Поэтому в таком деле, как ваше, вы лишь навредите себе, отвергая какое-либо из обвинений — так как в конце концов скажете именно то, что мы хотим от вас услышать.
Билерт улыбнулся и снова откинулся назад. В глазах его за толстыми линзами очков сверкала злобная радость.
— На вашем месте я бы не особенно беспокоился о частностях. В конечном счете все сведется к выбору, выйдете вы отсюда на своих двоих, или вас выволокут, как мешок с картошкой — это уже решать вам самому. Но какое решение вы примете, для меня никакого значения не имеет. В любом случае вы сделаете полное и убедительное признание.
Он поднес сигару к носу и, чуть подрагивая ноздрями, вдохнул ее аромат. Потом взглянул на Ольсена с дружелюбной улыбкой.
— Безусловно, вы можете весьма облегчить свое положение, если решите вести себя разумно. Если вы готовы сделать немедленное признание, это сбережет ваше и наше время. Не придется рыться во всем этом хламе, — он пренебрежительно постучал пальцем по лежавшей перед ним стопке бумаг, — и вас, видимо, посадят в Торгау всего на две-три недели; думаю, вы согласитесь, что это очень даже небольшой срок. После Торгау, конечно, вас либо отправят в штрафной полк рядовым, либо на несколько месяцев в ФГА.
Лейтенант Ольсен ерошил волосы, покуда они встали дыбом. Однако взгляд блестящих серых глаз Билерта встретил не дрогнув.
— Все, что вы говорите, кажется совершенно откровенным, — признал он. — И в данных обстоятельствах даже очень заманчивым; думаю, большинство бедняг, сидевших на этом стуле, были настолько простодушны, что верили вам. Только я уже прослужил три года в штрафном батальоне и прекрасно знаю, что никто — повторяю, никто — не прожил в ФГА больше двух месяцев.
— Вы преувеличиваете, — спокойно ответил Билерт. — Я лично знаю нескольких людей, которые прошли через это испытание и до сих пор живы здоровы — естественно, это те, кто был благоразумен и сотрудничал с нами, не стану скрывать. Но тот, кто готов быть разумным, встречает снисходительное к себе отношение. И честно говоря, лейтенант, думаю, у вас никакого выбора нет. Вы оказались в нынешнем положении из-за собственной неосмотрительности, так почему бы не сознаться в своих преступлениях и покончить с этим? Уверяю, у меня достаточно свидетельских показаний, чтобы отправить вас на казнь. — Билерт взял ручку и ткнул ею в сторону лейтенанта. — Я имею в виду смертную казнь. Отсечение головы. Видели вы хоть раз обезглавливание, лейтенант? Процедура неприятная, даже для зрителей. В общем, таково положение, в котором вы оказались, и что вы решите, ваше дело. Но в любом случае не следует недооценивать гестапо. Скажу, не преувеличивая, — наши информационные службы в высшей степени результативны, мы знаем даже, что говорят люди во сне — агенты у меня есть повсюду. И не стану скрывать, многие из них совершенно беспринципны. Мне все равно, кто они, генералы или проститутки, встречаюсь я с ними на званых обедах или в туалетах жалких кафе — лишь бы делали то, что от них требуется. При желании, лейтенант, у меня уйдет не больше двух недель на то, чтобы узнать всю историю вашей жизни с самого рождения, вплоть до таких мельчайших подробностей, которых, возможно, вы и сами не знаете — поверьте, я могу установить даже цвет вашей первой соски.
Лейтенант Ольсен хотел перебить, но Билерт остановил его поднятой рукой.
— Погодите минутку. Потом получите возможность говорить сколько угодно. Позвольте сперва назвать вам наиболее значительные факты, которыми я располагаю. Прежде всего, нам известно, что вы часто говорили своим солдатам об измене, саботаже и дезертирстве. Вы непочтительно отзывались о фюрере, вы читали и обсуждали запрещенную литературу — в частности, «На Западном фронте без перемен», часто цитировали оттуда длинные отрывки. Все это — прямое нарушение девяносто первого пункта. Кроме того, ваша жена готова дать письменные показания о других ваших изменнических действиях — у нас много материала, лейтенант, бороться с нами нет смысла. Предлагаю взять ручку, написать полное признание, и мы сможем покончить с этим неприятным делом в течение часа. Посидите в камере неделю-другую, затем, думаю, вас приговорят к полутора двум месяцам в Торгау. После этого, как я сказал, штрафной полк. Будете, конечно, разжалованным, но, по крайней мере, значительно более благоразумным. — Билерт улыбнулся. — Не станете впредь так давать волю языку.
— Все это представляется в высшей степени приемлемым, — негромко сказал Ольсен. — Беспокоит меня только одно: где гарантия, что все будет так, как вы обещаете? Я слышал о людях, расстрелянных за меньшие преступления, чем те, в которых меня обвиняют.
— Каких только слухов не ходит, — беззаботно сказал Билерт. — Нужно не только поменьше болтать, но и поменьше слушать. Что до гарантии — разумеется, дать вам ее я не могу; сами понимаете, окончательно решать вашу участь предстоит не мне. Однако, поверьте, у меня большой опыт в таких делах, как ваше, и я знаю, что говорю. Любой приговор должен придти ко мне на утверждение, и я могу смягчить его, если сочту нужным. Если я найду, что судья был слишком снисходительным, в моей власти отправить и его, и обвиняемого в исправительно-трудовой лагерь. Точно так же могу разорвать, при желании, решение о смертной казни и немедленно освободить заключенного. Все возвращается к вопросу о готовности сотрудничать. Мы постоянно ищем новые таланты и поэтому всегда интересуемся людьми, которые хотят сотрудничать с нами. Вы, к примеру, могли бы принести пользу нам обоим, если б согласились работать на меня. Мне было бы очень интересно узнать некоторые подробности о вашем командире, оберсте Хинке. Кроме того, в вашем полку есть гауптман-кавалерист по фамилии Брокман. Он представляет для меня особый интерес. Буду откровенен, лейтенант: мне бы доставило большое удовольствие видеть, как ему отрубят голову. И все-таки, — Билерт распрямился и расправил узкие плечи, — сперва давайте приведем в порядок ваши дела. Напишите признание, посидите в Торгау, и я обещаю, что в течение трех недель отправлю распоряжение о немедленном возвращении вас в вашу роту в нынешнем чине лейтенанта. Будет сделано все, чтобы для ваших коллег это выглядело нормально, и вы сможете быстро доказать мне, что раскаялись во всех прежних ошибках. Разумеется, мы не заставляем людей сотрудничать с нами против их воли. Это целиком и полностью ваше решение.
Лейтенант Ольсен иронично улыбнулся.
— Все это замечательно, — сказал он, — но есть один недостаток — видите ли, я категорически
