невероятно, что может происходить в этой чертовой армии. Когда я был охранником в Торгау, однажды утром в четверг нам поручили вывести в расход одного матроса. Странный был тип, натворил много чего очень необычного. В школу он пошел семи лет и ухитрился три года просидеть в первом классе и еще три — в третьем. В четвёртом классе бросил школу. Нарушал он немецкие законы так, словно действовал по плану; перечень его преступлений был таким длинным, что на прочтение требовалось полгода. Трибунал приговорил его к расстрелу, но поскольку этот тип был необычным, расстрел заменили на повешение. В Торгау был один штабс-фельдфебель, мастер вешать людей, и это дело поручили ему. Потом обнаружили, что шеи у него, можно сказать, нет. Плечи и шея у него представляли собой одно целое, а как можно повесить человека без шеи? Спрашивается, для чего еще Бог дает шеи людям? Так вот, палач с приговоренным обсудили это дело и решили поручить военному флоту изготовить специальную веревку. Штабс-фельдфебель пообещал, что сделает свою работу быстро, не причиняя ему боли.
Только у него ничего не получилось. Первая попытка окончилась неудачно, потому что веревка не натянулась, как следует. Во всяком случае, так говорили. Матрос выскользнул из петли и полетел прямо в открывшийся люк. Не получил ни царапины. Упал на дно и сидит там, сквернословит.
— Надеюсь, не покалечился? — заботливо спрашивает Порта.
— Нет, поднялся снова на помост без помощи. Не доставлял нам беспокойств. Обзывал штабс- фельдфебеля неумелым болваном, понятия не имеющим, как вешать людей. Теперь петля затянулась крепко, и даже приговоренный сам сказал, что доволен. Но все равно ничего не вышло. Он снова выскользнул, будто угорь.
— Так можно убить самого крепкого негра, какой только жил на свете! — кричит матрос, второй раз вылезая из-под помоста.
Штабс-фельдфебель рассыпается в извинениях, а офицер-юрист обещает матросу, что если не получится повесить его и в третий раз, он получит помилование. И хоть верьте, хоть нет, он выскальзывает опять. Штабс-фельдфебель, ошалев, носится кругами по помосту, будто хочет укусить свою задницу. И не успели мы его остановить, как он надел петлю себе на шею и красиво спрыгнул в открытый люк. Когда мы подбежали, он был уже мертв. Исполнил на себе самом превосходное повешение.
Священник заговорил с Богом на латыни, а офицер-юрист, обвинитель и защитник пустились в юридический спор, и у них едва не дошло до драки. Матроса приговорили к смерти один раз, а казнили три раза подряд. Защитник сказал, что это противоречит правилам. Они решили обратиться за решением в военно-юридическую службу. Напрочь забыли, что обещали матросу помилование, если повешение не удастся в третий раз.
Все наблюдатели ушли. Не могли больше выносить этого. Вешать человека три раза за день — слишком для самого крепкого желудка.
Когда они разошлись, все мы, охранники, пошли к отверстию вытащить матроса, но он не хотел подниматься. Потерял всякое терпение.
Дежурный унтер приказал нам спуститься за ним, но такого желания ни у кого не было.
Мы привели из камеры военного моряка. Он продал катер местным жителям, когда служил в Норвегии, был дружелюбным человеком, умел говорить с людьми убедительно. И без всякого труда уговорил матроса подняться.
По этому поводу жутко спорили в разных судах и в конце концов надумали вернуть матроса во флот, чтобы там его могли расстрелять, однако кое-кто считал, что пули срикошетят от него, потому что он был костистым.
Какой-то умник в Киле сообразил, что наверняка избавиться от этого матроса можно, только утопив его, поэтому решили устроить ему протаскивание под килем корабля, как в добрые старые дни. Как вы знаете, приговоренных к смерти возить поездом запрещено, поэтому его повезли в Киль в «кюбеле». Это спасло ему жизнь. «Кюбель» так и не доехал до Киля, где матроса собирались «килевать».
За Целле пролетал английский истребитель-бомбардировщик, увидел «кюбель» и атаковал его, и трое «охотников за головами»[64] погибли. От них остались только каски и значки, но матрос не получил ни царапины. Смерть не хотела связываться с таким мешком костей, как он. Матрос будто в воду канул.
— Sacru nom de Dieu, ici commence a bouillir[65]. Как бы мне хотелось, взяв с собой в вещмешке все, что у меня есть, отправиться во Францию, — вздыхает Легионер, закуривая сигарету. — Франция, стакан хорошего вина и большая тарелка буйабеса. Mon Dieu, тоска меня просто гложет!
— Ты не собираешься дать деру, а? — с беспокойством спрашивает Порта. — «Охотники за головами» тут же тебя схватят.
— Если собираешься, то действуй, — говорит Малыш, — иди в ту сторону.
И указывает на запад.
Наблюдатели нетерпеливо расхаживают возле домика. Дождь перешел в мокрый снег, покрывающий их одежду. Внутри раздраженно звонит телефон. Все смотрят на домик.
— Казнь откладывается на два часа! — кричит нам адъютант юриста, словно объявляя изменение в расписании поездов.
— Черт возьми, — бранится Старик, — значит, искусственный свет.
— Может, их помиловали? — с надеждой говорит вестфалец. — Я был бы впервые рад, что потерял в ожидании столько времени.
— Сейчас уже никто не получает помилований, — угрюмо отвечает Старик. — Они зашли так далеко, что уже не могут себе этого позволить.
— На днях в Халле двум девушкам отрубили головы только за то, что те купили талоны на масло на черном рынке, — говорит им Грегор, осторожно ощупывая шею.
— В таком случае лучше уж есть маргарин, — пожимает плечами Малыш.
— Что слышно насчет ужина? — кричит Порта из-за кустов, где сидит на корточках со спущенными брюками.
— Майор ничего не сказал, — задумчиво отвечает Старик, — ну и черт с ним. Действуйте!
Малыш с Грегором быстро, бесшумно бросаются к грузовику.
— Если хоть притронетесь до возвращения к фасоли со свининой, пристрелю! — кричит Порта, подтираясь большим каштановым листом.
Контейнер с едой пахнет замечательно. Фасолевый суп густ, как каша. Там еще пол-ящика пива, и мы приходим в хорошее настроение.
— Отъезжающие гости не могут получить лучшего угощения, — радостно говорит Порта, набивая рот.
Нам забыли дать нож, поэтому куски свинины приходится передавать из рук в руки и откусывать. Вкус ее от этого не становится хуже.
— Натереть бы ее слегка чесноком, — продолжает Порта, запуская зубы в мясо.
— Буду рад, когда война окончится, — говорит Хайде, — и мы сможем снова заняться обычными маневрами.
— У тебя, должно быть, дерьмо вместо мозгов, — кричит Порта, покачивая головой. — Как только кончается одна война, вы, ублюдки, выходите на маневры и тут же начинаете новую войну, чтобы проверить, правильно маневрировали или нет.
— Войны больше не будет, — уверенно говорит Хайде. — Наша мировая война будет последней!
— Тогда на кой черт нужны армия и маневры? — удивленно спрашивает Старик.
— Армия — такая же естественная необходимость, как тюрьмы и полиция, — отвечает Хайде с изящным жестом.
— В этом что-то есть, — соглашается Грегор, задумчиво утирая подбородок. — Страна без армии — все равно, что мужчина без яиц.
— Хочешь поесть? — спрашивает Старик писаря офицера-юриста, который сел неподалеку от нас.
— Нет, спасибо, аппетита нет, — отвечает пожилой писарь.
— Оставь его, — говорит с отрывистым смешком Легионер. — Ему страшно видеть, как расстреливают людей!
