— Привязывай, — приказывает он мне.
Меня выворачивает прямо на его блестящие сапоги. Майор с диким рычанием отскакивает назад.
— Вылижешь их дочиста, как только закончим дела здесь!
Дрожащими руками я связываю руки фельдфебеля за расстрельным столбом.
— Крепче, — кричит в ярости майор. — Что это за узел?
Он вырывает у меня из рук вторую веревку и сам привязывает ноги фельдфебеля.
— Такого злобного ублюдка, как ты, я еще не встречал! — гневно говорит фельдфебель и плюет майору в лицо.
— Спятил?! — вопит майор. — Я тебе за это… — и умолкает, поняв, что ничего сделать фельдфебелю не может.
— Знаешь, ты гнусная тварь, — презрительно говорит фельдфебель. — Рано или поздно кто-нибудь привяжет к столбу тебя!
— Ошибаешься, — рычит в ярости майор. — Такое происходит только с ничтожествами вроде тебя!
Он резко поворачивается и подходит к следующему столбу, где помогает Хайде привязать рядового.
Потом осматривает веревки, которыми привязан оберст. Грегор завязал их еле-еле. Он одержим мыслью о бегстве оберста. Майор в ярости орет на Грегора.
Приговоренного генерала он привязывает сам.
— Прицельные лоскуты, — нетерпеливо кричит майор Старику. — Прицельные лоскуты, фельдфебель!
Он уже в такой злости, что хочет все сделать сам. Вырывает лоскуты из рук Старика и вешает их на шею приговоренным.
— Священник, — кричит он, повернувшись к наблюдателям, — куда он делся, черт возьми?
Из домика, спотыкаясь, неуклюже выходит священник с Библией в руке.
— На кой черт, по-твоему, ты здесь?! — орет майор, дошедший до белого каления.
Священник от испуга роняет Библию, поднимает и вытирает ее. Бормочет что-то неразборчивое каждому из приговоренных. Потом ковыляет обратно в домик, словно хочет спрятаться.
— Командуй, фельдфебель! — рычит майор, расстегивая кобуру.
— От-деление! Равнение направо! — хрипло приказывает Старик.
Они шумно равняются. Малыш роняет винтовку. Пожимает плечами и виновато улыбается красному, как рак, майору.
— Смотреть перед собой! Целься!
Еще одна винтовка стучит о землю, и вестфалец падает ничком.
— Сборище нервозных старых дев! — злобно бранится майор. — Слабаки! Неженки!
— Пли! — приказывает Старик. Грохот выстрелов сотрясает весь Морелленшлюхт.
Маленькими молниями сверкают фотовспышки пропагандистов.
Рядовой-пехотинец обвисает на веревках, грудь его вся в крови. Вестфалец лежит среди кустов вереска в обмороке. Каска свалилась с его головы и наполняется дождевой водой.
— Оружие — заряжай! — командует Старик, отводя глаза от столбов.
Клацают затворы, в патронниках новые патроны.
— Целься!
Лучи прожекторов перемещаются к следующему столбу.
Фельдфебель люфтваффе выглядит в ярком свете белым, как мел. Даже его кроваво-красная тюремная роба кажется белой.
— Пли!
Винтовки грохочут снова, от бруствера в противоположном конце раскатывается эхо.
Фельдфебель так крепко привязан к столбу, что остается стоять вертикально. Лицо его выглядит ужасно. Пуля оторвала часть его верхней губы, разбила зубы и десны.
Прожектора гаснут, и сквозь дождь в третий раз звучит команда:
— Заря-жай! Целься!
Лучи света останавливаются на оберсте, тот смотрит в них с язвительной улыбкой. В этом ярком свете он не может видеть своих палачей.
— Прости нам наши грехи, — лицемерно бормочет священник.
Гремят выстрелы.
Оберcт поникает и висит на веревках, будто сломанная ветвь.
Темнеет. Прожектора гаснут, дождь усиливается. Ветер кружит сухую листву на расстрельной площадке.
Малыш выкрикивает в дождь длинное, злобное ругательство.
Майор резко поворачивает голову и смотрит на него.
Малыш только пожимает плечами.
Офицер военно-юридической службы подходит к генералу Вагнеру и что-то тихо говорит ему.
Майор подает знак Старику.
— Целься! — приказывает Старик.
Прожектора вспыхивают снова.
Генерал гордо улыбается.
— Пли! — раздается приказ Старика сквозь шум дождя.
Стволы винтовок ходят туда-сюда. Четыре казни подряд — это слишком. Выстрелы раздаются нестройно.
Генерал вопит от боли. Ни один выстрел не оказался смертельным. Две винтовки со стуком падают в вереск. Двое людей упали в обморок.
Майор истерично кричит:
— Стреляйте! Стреляйте!
Старик смотрит на него непонимающе, не знает, что делать. Все отделение лишилось присутствия духа.
Порта с Малышом резко поворачиваются и спокойно уходят, положив на плечо винтовки, словно охотники на уток по пути домой.
Несколько фонариков разрезают лучами темноту.
— Выключите их! — кричит кто-то.
Подбегает врач. Тяжело раненный генерал душераздирающе кричит.
Смертельно бледный майор в смятении смотрит на него. Потом берет себя в руки, достает из кобуры вороненый «вальтер», подбегает к столбу и приставляет дуло к затылку раненого генерала. Раздается только щелчок.
Майор, пошатываясь, смотрит на пистолет. Глаза его странно блестят. Вынести такое испытание трудно даже бесчувственному офицеру полиции вермахта.
Старик внезапно распрямляется.
— Целься! — бешено кричит он.
Полуошалелое отделение целится.
Расстрельный столб в темноте виден смутно. Никто не думает включать прожектора. Старик стоит спиной к столбу, смотрит на отделение.
— Пли! — пронзительно кричит он.
Вразнобой раздаются выстрелы.
Майор издает долгий, пронзительный вопль и падает на землю.
Среди наблюдателей неистовое смятение. Группа старших офицеров с двумя генералами во главе бежит в нашу сторону.
— Разрядить винтовки, поставить на предохранитель! К но-ге! — приказывает Старик с отработанной фельдфебельской четкостью.
Генералы останавливаются прямо перед отделением. Растерянно смотрят на нас, затем на казненного генерала с изрешеченной грудью, повисшего на веревках, потом на майора, лежащего в луже крови сбоку
