столба. Лицо его превратилось в кровавую кашу, большая часть шеи вырвана.
Старик щелкает каблуками и подносит руку к краю каски.
— Приказания выполнены, герр генерал!
— Благодарю, благодарю, — пищит в растерянности пехотный генерал. Он еще не совсем понял, что произошло.
Другой генерал снова смотрит на мертвого майора.
— Это всецело его вина, — кричит он, словно оправдываясь. — Наставлениями запрещено появляться перед расстрельной командой! Будем считать это досадным несчастным случаем!
— Как насчет заключительных выстрелов? — спрашивает врач.
У какого-то обер-лейтенанта внезапно появляется в руке пистолет. Он твердым шагом переходит от столба к столбу. Всякий раз, когда останавливается, раздается неприятный хлопок. Последним оказывается генерал.
Обер-лейтенант бросает взгляд на лежащего майора, потом убирает пистолет в кобуру.
Появляются двое санитаров с бумажными мешками. С трудом заталкивают тела в мешки.
— Помогите нам! — кричат они Порте и Малышу, которые разговаривают, стоя с двумя саперами у ближайшего грузовика.
— Это не наша обязанность, — резко отказывается Порта. — Мы не мусорщики!
— Шкуры! — кричат им санитары.
— Хотите попытать счастья? — спрашивает Порта, сдавая карты на четверых перед саперами.
Один нерешительно кладет пять марок, другой две марки.
— Что за черт? — презрительно кричит Порта. — Это что, сбор на благотворительные цели? Ставки не меньше ста марок!
— Ты, видно, помешанный, — говорит один из них, но с этими словами кладет сотню.
Порта переворачивает остаток колоды.
— Видишь, — усмехается он, когда сапер выигрывает, — просто, не так ли?
И придвигает к нему две сотни.
Когда саперы выигрывают четыре раза подряд, Порта предлагает увеличить ставки.
— Ставим по пятьсот марок, — предлагает он с деланной улыбкой.
Но саперы побаиваются. Они ставят четыреста марок и снова выигрывают.
— Жалеешь, что не поставил пятьсот, а? — лукаво спрашивает Малыш, поглаживая сотенную банкноту.
— Еще бы, — разочарованно отвечает один из них и выкладывает все свои деньги. Гораздо больше, чем уже выиграл.
— Будешь делать ставку? — спрашивает Малыш, слегка толкая другого сапера.
Тот угрюмо кивает и опустошает карманы.
— А ты? — спрашивает он, глядя на Малыша.
— У меня дурное предчувствие, — отвечает Малыш и кладет сто марок.
Порта открывает свою карту. Туз пик.
У саперов — десятка и пятерка. У Малыша — король.
— Вот такие дела, — вздыхает Порта, сгребая деньги. — Почему не рискнули в прошлой партии? Были бы теперь богачами. Ну что ж, пока! — говорит он, идя к другому грузовику, в который взбирается наше отделение.
Санитары бросили последнее тело в тюремный фургон. Хлопает дверца, и вскоре эти машины скрываются за гребнем холма.
Как только мы приезжаем обратно в казарму, нам выдают шнапс и особый паек.
Подходит главный механик Вольф. На свой обычный манер важной персоны закуривает громадную сигару и выпускает дым нам в лица.
— Жаль, что не тебя пускали в расход, — дружелюбным тоном говорит Порта. — Самолично отстрелил бы тебе кое-что!
— Нервничаете, да? — злобно усмехается Вольф. — Я бы тоже нервничал на вашем месте. Похоже, у вас опилки вместо мозгов, и вы еще толком не поняли, в какое дерьмо вляпались! Когда война окончится и начнется подведение счетов, вас всех, скорее всего, расстреляют!
— Как это понять? — резко спрашивает Старик. — Кто станет нас расстреливать?
— Может быть, янки, — радостно улыбается Вольф, — уж не говоря об Иване!
— Заткни пасть, у тебя воображение, как у больной крысы! — неуверенным голосом кричит Порта.
— Эти ублюдки делают то же самое, — гневно возражает Грегор.
— Конечно, — дьявольски улыбается Вольф, — но кто напомнит им об этом, когда они выиграют войну? Победители всегда правы. А побежденным приходится расплачиваться! Вот увидите! Вам оторвут яйца за то, что не отказались производить этот расстрел!
— Не может быть, — громко возражает Малыш. — Что сталось бы со мной, скажи я майору, что отказываюсь?
— Он пристрелил бы тебя, — весело улыбается Вольф.
— Наши противники тоже это знают, — с беспокойством говорит Барселона, уже содрогаясь при мысли о мире, который превратился из страстной надежды в жуткую угрозу.
— Знают, конечно, — злорадно отвечает Вольф, обнажая крепкие, ухоженные зубы в широкой улыбке. — Только это волновать их не будет. Им нужно свершить над кем-то месть, а такие ублюдки, как вы, подходят для этого в самый раз!
— Они не такие, — возражает Грегор со страхом в глазах.
— Если б вы слышали радио противника, — понимающе улыбается Вольф, — то молились бы, чтобы война длилась сотню лет!
— Должно быть, они сумасшедшие, — с беспокойством говорит Старик.
— Не больше, чем мы. — Вольф неудержимо смеется. — Как хорошо, что я не палач! Боже Всемогущий! Но если вас это утешит, детки, я буду присутствовать при вашем расстреле! Мне вас жаль, только не просите меня плакать, когда вас отправят в Вальхаллу с двенадцатью пулевыми ранами в телах!
— Похоже, нам придется приложить все силы, чтобы выиграть эту войну, — задумчиво говорит Барселона, отодвигая еду.
Аппетит у него пропал.
— Со дня рождения у меня было предчувствие, что жизнь такая же безумная, как и жестокая, — убежденно говорит Малыш. Заказывает пива и шнапса, обещая подавальщику-ефрейтору избить его, если не обернется мигом.
Мы топим свой страх ведрами пива и шнапса. Потом начинаем мешать с пивом красное вино и быстро пьянеем.
Уже поздно, когда мы покидаем столовую и идем с пением по плацу.
Малыш запевает самым пропитым басом, какой только кто-либо слышал:
ПОБЕГ
