Через пятнадцать минут они расписались в свидетельстве. Грег долгие месяцы тренировался подписываться, чтобы его роспись «Грег Фишер» стала немного похожа на «Джон Бон Джови». В конце концов эта роспись превратилась в неразборчивую закорючку. Увы, спустя тринадцать лет такая же закорючка стояла на документе о расторжении брака.
– Ну вот, Кэрри Эн, – произнес Грег, когда они зашагали к выходу из церкви уже как мистер и миссис Фишер. – Наконец-то мы это сделали.
Они улыбнулись друг другу.
– О Грег, – ответила Кэрри Эн. – Я тебя люблю.
Новоиспеченная миссис Кэрри Эн Фишер чувствовала себя принцессой из сказки. В этой церкви было так много тепла, так много счастья, что она бы ни капли не удивилась, если бы сводчатый потолок раскрылся, как цветочный бутон, и все это счастье взлетело бы к небесам.
Но когда Грег с Кэрри Эн вышли из пропитанной ароматами роз и любви церкви на солнцепек, их встретили вовсе не восторженные аплодисменты сборища зевак, как они предполагали. Да, конечно, зеваки были, но собрались они совсем по другой причине…
– Не выпускайте их!.. – крикнул мистер Давенпорт.
– Слишком поздно! – ответил кто-то. – Они уже здесь.
– Ты ее чертову голову хоть курткой накрой!
– Чью голову? – пролепетала Кэрри Эн.
Маленькая группка людей, собравшаяся вокруг повозки, что привезла Кэрри Эн в церковь, инстинктивно раздвинула руки, будто пыталась таким образом скрыть страшную правду. Мистер Давенпорт широко распахнул макинтош, словно маньяк-извращенец. Но Кэрри Эн уже увидела лошадиное копыто, которое торчало из-под полы под очень странным углом. Увидела болезненно вывернутую шею несчастного животного, застывшую в последней агонии.
– О боже! – Она бросилась к лошадке, которая всего час назад привезла ее в церковь, а теперь лежала мертвая на тротуаре. – Что случилось?
– Это была старая кобыла, – ответил мистер Давенпорт. – Слишком много впечатлений.
На свадебный прием жених и невеста ехали на заднем сиденье голубого «мерседеса» дядюшки Фреда.
Всю дорогу Кэрри Эн и Фред смотрели в противоположные окна, а друг на друга взглянули, лишь добравшись до отеля. При сложившихся обстоятельствах фотограф решил, что групповые фотографии лучше сделать в саду, а не у церкви. Даже десять лет спустя было очевидно, что невеста на фотографиях едва сдерживает слезы за натянутой улыбкой.
Может, это было предзнаменование. А может, и нет. Кэрри Эн лошади никогда не нравились. И смерть бедной старой Рыжухи вовсе ее не расстроила. Ее поразила реакция Грега. Нотка раздражения в его голосе, когда он произнес: «Если бы твой папочка не хотел сэкономить на прокате машин, этого бы не случилось». Раньше Кэрри Эн никогда не слышала, чтобы ее возлюбленный так разговаривал.
А у Майри, что стояла на многих фотографиях прямо за спиной Кэрри Эн, на лице было выражение сладостного мучения. Как только Кэрри Эн не догадалась, по кому на самом деле сохла Майри в 1987-м? Это был вовсе не Тим, друг жениха. Сейчас это было очевидно. Майри даже сделала такую же стрижку, как у Грега. Уже тогда она была влюблена в него по уши.
Кого из них было больнее потерять? Мужа или подругу? Кто из них предал ее сильнее? В который раз Кэрри Эн пожалела, что Майри не хватило смелости действовать раньше. Пожалела, что Майри не подошла к нему еще в тот вечер в пабе, когда Кэрри Эн впервые рассказала ей о своих чувствах. Они бы поссорились на день-два. Неделю максимум. Но Майри попыталась задушить свою любовь к Грегу, и внутри ее остался тлеть маленький уголек. Он горел почти пятнадцать лет, пока сердце Грега не превратилось в высохшую труху, и едва лишь Майри к нему прикоснулась, полыхнуло огнем.
Прошло пятнадцать лет с того дня, как она произнесла обет – тринадцать в браке и два года порознь, – и, вспоминая об этих годах сейчас, на берегу Эгейского моря, Кэрри Эн печально вздыхала. Все должно было быть по-другому. Она не должна была остаться в одиночестве в тридцать четыре года, не должна была думать, что сделала не так. Как можно было бы удержать своего мужа…
А стоил ли он того? Этот вопрос задавали ей подруги. Он был ленив, безразличен, никогда ей не помогал. Говорил, что она зануда, хныкалка и толстуха. Часто Кэрри Эн казалось, что поэтому он и был к ней так равнодушен. Что если он прав?
Она бросила в воду камешек и пошла обратно в номер.
13
– Надеваем бикини, – скомандовала Яслин. – Мы весь загар пропустим.
Она вынула первый купальник из своей коллекции. Из золотого ламе и размером с носовой платочек леди Эдны Эвередж.[8]
– Нет, для этого я еще слишком бледная, – пробормотала Яслин. – Надену лучше розовый.
Речел купальник выбирать не пришлось. У нее были черный, черный и черный с белыми кантиками. И все закрытые.
– Я бы в жизни такие не надела, – призналась она, показав на маленькие треугольнички, которые Яслин разложила на кровати. – Все груди бы повыскакивали.
– Ты не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть грудь, – заметила Яслин.
Речел закатила глаза. Она уже перестала считать, сколько раз Яслин пыталась заверить ее, что чашечки 34С вполне компенсируют отсутствие ног до подмышек и живота, на котором можно раскладывать кокаиновые дорожки (конечно, если вы практикуете такие делишки; Речел-то знала, что Яслин пробовала «снежок» по меньшей мере однажды – до того, как познакомилась с пай-мальчиком Юэном).
– Убить готова за третий размер, – горячо проговорила Яслин, натираясь солнцезащитным кремом с фактором защиты пятнадцать.
