что, несмотря на скромное происхождение, достигает все же величия, — последнее заслуживает большего уважения, ты согласен?
— …Ты права.
Должно быть, всему виной усталость от долгого путешествия. Гнев Хоро был не похож на ее обычную пылающую ярость. Свое недовольство она выражала тихим, непрерывным брюзжанием.
Лоуренс мысленно обругал болтливого стража, чьи слова навлекли на него все это; но тут же он осознал, что если и дальше будет отвечать Хоро односложными репликами, ее гнев обратится уже на него самого.
— В общем, да; если выбор стоит между аристократом, у которого нет ни славы, ни обаяния, ни денег — ничего, кроме знатного происхождения, и умным простолюдином, который своим умом достиг славы и богатства, — конечно же, я буду уважать второго, — согласился Лоуренс.
При обычных обстоятельствах такое поддакивание лишь ухудшило бы настроение Хоро, но сейчас оно казалось вполне удачной идеей.
Хоро картинно, почти пьяно кивнула, затем фыркнула подобно разъяренному быку.
На въезде в город их подвергли необычайно тщательному досмотру, и страж обнаружил хвост Хоро.
Разумеется, Хоро осталась невозмутима, как всегда; она заявила, что это часть нижней юбки, и страж поверил. Но затем он брякнул вот что:
— А, дешевая волчья шкурка.
Будучи стражем в городе, специализирующемся на древесине и мехах, он, конечно, без труда мог отличить волчий мех от собачьего или лисьего.
И насчет цены он был прав. Волчьи шкуры ценились дешевле собачьих. Каким бы прекрасным ни было качество, как бы ни исходил слюной торговец мехом, факт оставался фактом: никогда волчья шкура не будет стоить столько, сколько, например, оленья.
Проблема возникала, если гордость волка оказывалась дороже, чем его шкура; а в этом отношении Хоро была очень и очень недешева.
Это и послужило причиной ее по-детски сердитого бормотания. Лоуренсу было ее так жалко, что хотелось приласкать, погладить по волосам.
Будь они в пути, он знай себе держал бы поводья и обменивался с Хоро короткими репликами; но сейчас он лишь поглядывал на нее искоса. Почесав подбородок уголком дощечки иностранного торговца, он подумал: интересно, улучшит ли еда настроение Хоро?
По правде сказать, гораздо больше Лоуренса волновало значение этой деревяшки.
Похоже, изготовили ее в спешке, и на ней не было никакой официальной печати.
Ему сказали, что если он захочет купить что-либо в городе, никто не будет с ним торговать, пока он не покажет эту дощечку.
Никакого другого объяснения он не получил. Затем его быстро отправили дальше через досмотровую площадку вместе с другими путешественниками; очередь извивалась, словно угорь.
Подобную ситуацию не вынес бы ни один торговец.
Впервые в жизни он столкнулся с чем-то подобным — не только в Ренозе, вообще где-либо.
— Да, и еще, — произнесла Хоро.
— О, э, что? — получив тычок в ногу, Лоуренс вышел из своего задумчивого состояния и встретился с пристальным взглядом Хоро.
У него мелькнула мысль, не пропустил ли он какую-то ее фразу; но не успел он переспросить, как она продолжила:
— Скоро уже постоялый двор?
Она замерзла, она была голодна, и она явно не собиралась оставаться в повозке минутой дольше, чем это было необходимо.
— Прямо за углом, — заверил Лоуренс. Хоро вздохнула, раздраженная тем, что постоялый двор не находился прямо здесь, перед ее носом, и натянула капюшон еще ниже.
Придется очень тщательно обдумать, сколько мяса должно быть в сегодняшнем рагу. С этой мыслью Лоуренс продолжил направлять повозку, и совсем скоро она достигла наконец места назначения.
Это было обычное четырехэтажное здание; однако каким-то образом оно казалось почти изящным.
Посреди фасада виднелась двустворчатая дверь. Нижняя створка открывалась вбок, и на ней можно было выписывать названия товаров; верхняя створка открывалась вверх и могла использоваться как навес. Сейчас обе створки были плотно закрыты, добросовестно не пуская внутрь холодный воздух.
Лицо Хоро потемнело еще больше. Видимо, она ожидала, что ее отведут на постоялый двор с более правильным фасадом.
Лоуренс не стал объяснять, что даже если они потратят больше денег, это еще не значит, что они найдут лучший постоялый двор. Он слез с козел, старательно не замечая мрачного взгляда Хоро, и, подойдя к двери, постучал.
Перед постоялым двором не было чего-то наподобие объявления, так что вряд ли он был переполнен; но существовала реальная возможность, что владелец закрыл постоялый двор из-за холодов.
Поэтому когда Лоуренс услышал за дверью шарканье, а потом она чуть приоткрылась, он испытал облегчение.
— Постояльцы или продаете чего? — грубым, сердитым голосом осведомился сквозь щелку седобородый старик.
— Постояльцы. Нас двое.
Старик коротко кивнул и отошел в глубь здания.
Дверь он закрывать не стал — значит, свободные комнаты были.
Лоуренс обернулся к повозке и спросил:
— Какую комнату предпочитаешь, теплую или светлую?
Этот вопрос явно стал для Хоро неожиданностью. Она изогнула бровь.
— Как можно сомневаться? Конечно, теплую.
— Хорошо, я пойду отведу лошадь в стойло. А ты пока зайди внутрь и поговори с владельцем — это тот старик — и скажи ему это. Он тебя проводит в комнату.
— Мм.
Лоуренс поменялся местами с Хоро — поднялся на козлы и взял вожжи, а она слезла. Лошадь, словно осознав, что совсем скоро покинет холодную улицу и окажется в теплом стойле, тряхнула головой, поторапливая своего хозяина. Шевельнув вожжами и поглядывая уголком глаза на заходящую в здание Хоро, Лоуренс пустил лошадь шагом.
Ее запыленное многослойное одеяние он без малейшего труда распознал бы в любой толпе, будь там хоть сто человек
Ведь во сколько бы одежек она ни закуталась, он всегда мог заметить колыхание ее хвоста.
Улыбнувшись себе под нос, Лоуренс направил лошадь в сарай; там дежурили двое нищих. Они окинули Лоуренса оценивающим взглядом.
У таких людей всегда хорошая память на лица, так что, естественно, они вспомнили Лоуренса и движением головы показали, где ему следует оставить лошадь. Не имея причин возражать, Лоуренс подчинился. Вдруг он заметил, что рядом с отведенным ему местом стоит другая лошадь — горная, с широкими копытами; из-под длинной косматой челки на него уставились холодные глаза.
— Ну, надеюсь, вы подружитесь, — произнес Лоуренс, сойдя с повозки и похлопав по боку своего жеребца. Затем он дал нищим по медяку и, забрав свои пожитки, отправился в здание постоялого двора.
Это здание некогда было кожевенной мастерской. На первом этаже делали кожаные ремни, так что здесь было просторно — мало стен; кроме того, пол был каменный. Сейчас он использовался как склад; то тут, то там виднелись товары, которые многочисленные торговцы оставили на постоялом дворе на длительное хранение.
