— Да всё как-то не мог решиться, а потом было поздно.
Мы сидели рядом в машине. Досада Джоун прошла, и она подвинулась поближе, с интересом глядя на меня. Моё отвращение прошло. Теперь она казалась мне желанной.
Будто я, читая книгу, перевернул страницу и увидел начало новой главы.
Я положил руку ей на плечо и тихонько дёрнул за ухо. Она ласково улыбнулась мне и потерлась щекой о мою руку. Только я наклонился, чтобы поцеловать её, как дверца отворилась.
— И это называется друзья!
Я затаил дыхание, моля небо, чтобы Джоун воздержалась от объяснения. Небо услышало меня.
Мы покатили в город, и я печально оглянулся на пляж. Что за напасть, теперь мне хотелось туда.
Кажется, и ей тоже.
На следующий день состоялось отплытие. Я успел познакомиться с десятками интересных и приятных людей, и многие пришли на пристань проводить меня. С утра пораньше я навестил учебное судно «Альбатрос» и побеседовал с его владельцем и капитаном Биллом Шелдоном, а также с его женой. Они зарабатывали средства к жизни, совершая круизы с туристами вдоль американского побережья, а одновременно обучали команду — своего рода плавучие классы. Осматривая судно, я в штурманской рубке вспомнил, что у меня нет американского «Описания маяков и огней», и воспользовался случаем списать сведения о некоторых маяках района Кэп Гаттераса, на случай, если мы подойдём к берегу южнее, чем задумано. Данные о Нью-Йорке и побережье к северу от него, включая Новую Шотландию и Ньюфаундленд, у меня были.
Пока я писал, капитан расспрашивал меня про моё судно; при этом малые размеры яхты и отсутствие вспомогательного мотора как будто не произвели на него особого впечатления. Мы обсудили этап до Нью- Йорка — шестьсот миль с гаком.
— Сезон ураганов на носу. Сейчас не лучшее время года для плавания на малых судах.
Меня не надо было убеждать. Я отлично понимал, что завершающий отрезок пути может обернуться серьёзным испытанием. А Билл Шелдон уже подробно объяснял, какие трудности могут меня подстерегать в районе Гольфстрима. Свирепые шквалы, буйные грозы, большая волна, которая образуется у Кэп Гаттераса, когда приливно-отливное течение идёт против ветра. Намеренно или нет, он изо всех сил старался меня застращать. Что он преподаёт в своих классах, уж не священное ли писание? А может быть, эта тирада отражает его собственные скрытые опасения?
Позже, уже после плавания, мне довелось услышать по радио о катастрофе на море. Учебное судно, идя у берегов Америки, попало в сильнейший шквал, несколько человек из команды утонуло, остальные на всю жизнь запомнили ярость беснующегося моря.
Название судна?
«Альбатрос».
Возвращаясь к себе на яхту, я радовался тому, что сегодня опять выйду в море. Мысль, что плавание не завершено, ни на минуту меня не оставляла. Я был, так сказать, на боевом взводе, и этим определялся едва ли не каждый мой поступок. Слушаю кого-нибудь из своих друзей, а сам в это время думаю о другом. Мысли забегали вперёд, перебирали трудности, которых можно было ждать в предстоящем плавании, совершали вылазки в будущее, но тут же настоящее безжалостно возвращало их обратно.
Яхта была в гораздо лучшем состоянии, чем когда мы прибыли неделю назад. Течь почти совсем прекратилась. Пока мой фолькбот стоял у стенки, я подтянул килевые болты, которые, к моему удивлению, ослабли. Был заново натянут такелаж, основательно отремонтированы паруса. Я очистил корпус от морских уточек на длинных стебельках, несомненно тормозивших ход яхты. И сам я был в хорошей форме. Воспаление сравнительно нежных тканей вокруг глаз и рта, которое врачи признали следствием авитаминоза, прошло. Свежие овощи, молоко и яйца, составлявшие мой стол в эти дни, быстро справились с этим недугом. Колено стало заметно лучше. И мне бесплатно постригли волосы и бороду. Что ещё нужно человеку?
Девушки тоже пришли проститься со мной. Было очевидно, что они обсуждали меня, и теперь им не терпелось узнать обо мне побольше. Но я уклонился от этой темы — и сказал себе, что женщина самое снисходительное существо на свете. Джоун не скрывала своего расположения ко мне. Покидая остров, я жалел лишь о том, что не мог остаться ещё на сутки и загладить свою вину. Соблазн был велик, но отрезвляющий дневной свет помог мне укротить свои эмоции; стремление поскорее добраться до Нью-Йорка взяло верх над всеми прочими желаниями. Ещё один признак того, что я далеко не вернулся к норме.
Под вечер все приготовления были закончены. Я погрузил свежий запас провианта, включая множество апельсинов и других фруктов. Канистры были наполнены чистой водой, оставалось только отдавать швартовы и выходить из тихой гавани в океан.
Возможно, с маленьким островком, куда вы прибыли недавно, легче расставаться, чем с хорошо знакомым континентом, с которым связано столько дорогих воспоминаний. На закате мы двинулись в путь и пошли через узкий проход, подгоняемые лёгким вестом. У выхода, на том же камне, сидел рыболов. Я помахал ему рукой. Уж не тот ли это самый? Над тихими темнеющими водами до меня донёсся его голос:
— Счастливого плавания — бон вояж!
Он помахал мне вслед, я ответил тем же; было похоже, что он меня узнал.
Ничего удивительного. Приход яхты вызвал небольшой переполох на острове, и круги расходились всё шире, я выступал на радио, телевидении, для журналистов и членов клуба «Ротари».
Так близко. И всё впереди.
XIV
Остров исчез за кормой, и я удивился тому, что без глубоких сожалений покидаю место, изобилующее такими достопримечательностями. Но это так, опять очутившись в одиночестве, я с удовольствием вернулся к старому распорядку. То, что некогда меня раздражало, оказалось неожиданно приятным. Тепло дубового румпеля приветствовало мою руку. Яхта медленно полезла на первый вал, и Майк заговорил писклявым голосом. Валлийский Дракон помахивал своим драным хвостом в прощальном жесте — избитая картинка, которую принято связывать с образом уходящего в плавание моряка. Выйдя из ограждённого фарватера, мы легли на другой курс и пошли сквозь сгущающийся сумрак на северо-восток.
На душе у меня была странная лёгкость. Столько ночей, проведённых в море, были выматывающими души и нервы роликами времени, которые вращались так медленно, что начали с каждым оборотом помаленьку стирать мою личность. Теперь я освободился от страхов. Меня радовала окружающая чернота моря, незримые шлепки и всплески, рассказывающие знакомому уху нестрашную сказку. Я ощущал близость не только с яхтой, но и с океаном. Славно встретил старую любовь. Можно посидеть, не торопясь потолковать. Я знаю её очень хорошо, легко читаю её мысли. Знаю, что тело её стеснено одеждой, которая только покрывает, но ничего не скрывает. И она меня знает. Пыжиться, становиться друг перед другом в позу — всё это давно позади, теперь мы встречаемся совсем по другому, глаза в глаза, плечо к плечу, локоть к локтю, кончики пальцев соприкасаются — так же, как сейчас моя рука чертит борозды на скользящей назад поверхности моря.
По-прежнему дул вест. Впереди в прозрачной ночи мигал проблесковый буй, обозначающий крайнюю северо-восточную оконечность кораллового рифа. Лёгкий ветерок подгонял нас. Качающийся чайник, прочно сидя на горластом примусе, шумел сильнее, чем шелковистый зефир и гладящая яхту рябь. Мы сравнялись с буем, обогнули его и пошли круто к ветру левым галсом, чуть севернее нужного курса, развивая всего два узла на встречной зыби. Я бросил в воду вертушку лага, вызвал Майка на ночную вахту и отправился вниз. Как раз в эту минуту закипел чайник.
Теперь у меня в каюте был свет, и он делал её особенно уютной. Тарелки чистые, кастрюли сверкают, примус довольно покачивается на подвеске. Я несколько раз качнул помпу: трюм был сухой. Тщательно осмотрев горизонт и удостоверившись, что «пароходное пугало» заряжено горючим и ярко светит, я улёгся спать. Майка я предупредил, чтобы не сваливался к югу, там на много миль тянулся риф. Я
