поддержке.
Невзирая на это, конференция “Greenpeace” не стала бойкотировать выступление Егора Панаева, который выступил на этом собрании с обращением от нашей организации по поводу вот какой проблемы. По словам Благодетеля, наглые финны пробили постановление о передаче значимой части лесов Карельского перешейка в долгосрочную аренду для целевого использования — рубок генерального назначения, иначе называемых “сплошные рубки”.
Финны сумели сделать это достаточно тихо, не привлекая к факту аренды ненужного внимания, но выступление Панаева подняло вокруг этого события просто невообразимую вонь. Гринписовцы принялись “бить в барабан” изо всех сил, общественность всколыхнулась, и для пересмотра “вопросов аренды” была собрана специальная комиссия (возглавить которую поручили нашему Благодетелю).
В итоге финнам в аренде отказали, леса Карельского перешейка были (хотя бы на время) спасены, а мы вернули природе долг за те две фуры елок, которые вырубили в прошлом году в районе поселка Каменка. Этим мы как бы “подвели итоги”, после чего собрали собственное заседание и принялись рассуждать: что достигнуто, чего мы лишились и каким образом наша организация станет действовать дальше?
Как мы уже говорили, инспирированные общественную инспекцию на корню[241]. Но мы не собирались сдаваться: кроме Гущином депутатские запросы уничтожили оперативной природоохраны” у нас были в запасе и другие методы. Поэтому мы повесили камуфляжные ватники в шкаф и решили попробовать свои силы на новом поприще.
Им оказалась общественно-политическая арена: наша организация приобрела достаточную известность, чтобы во весь голос заявить о себе. Справедливости ради заметим, что до своей статьи про экстремистов А. Щербаков сработал про нас еще одну, несколько более “лояльную” публикацию. Она была озаглавлена “Особенности национальной охоты на браконьеров” и примечательна картинкой на обложке напечатавшей её газеты “Стрела” (№ 51-1):
В статье шла речь о работе одного из наших штабов (Московский вокзал) и о суровых буднях общественного лесного инспектора. Понятное дело, Щербаков и тут не преминул сгустить краски (“ с оптовыми нарушителями «эльфы» разговаривают с суровостью сталинских троек…”), но в целом статья производила вполне благоприятное впечатление.
Другой материал выпустил в свет журналист “Вечернего Петербурга” А. Дмитриев, под броской шапкой “Молодые Грибные Эльфы”(№ 2 2000). Это было развернутое интервью, которое дал “Вечернему Петербургу” Крейзи, выступивший перед читателями в качестве “лидера молодежного экологического движения «Грибные Эльфы»”.
Начал Крейзи неплохо, рассуждая “о росте числа молодых людей с активной жизненной позицией, охране заповедников и важности рекультивации можжевельника”, но затем его интервью стало приобретать все более тревожную окраску. Это произошло, когда Крейзи повел речь о политических взглядах:
“Мы принимаем помощь людей независимо от их политических убеждений, нам достаточно их желания помочь делу сохранения природы. Я считаю положительным фактом, что с нами сотрудничают политические радикалы: люди часто через какие-то радикальные убеждения приходят к пониманию подлинных истин, которые оказываются потерянными в современном цивилизованном обществе…”
Затем политика утомила нашего команданте, и он заговорил о проблемах наркоманов и о необходимости легализации марихуаны. Некоторое время он рассуждал на эту тему, а потом перекинулся на глобальные вопросы.
“Древние языческие заповеди учили, что природа — это храм, и что нужно жить в гармонии с ней. Со временем человек решил, что может спокойно эксплуатировать природу, как ему хочется. Плоды такого отношения мы сейчас пожинаем в виде загубленных рек, озер и лесов”, — заявил Крейзи совершенно охуевшему от таких речей журналисту. А потом подумал еще немного и закончил интервью вот какими словами: “Нас всех ждет неминуемая смерть в техногенном аду!”
Впрочем, это интервью — ничто по сравнению с тем, которое втрескавшийся кислотой Крейзи дал однажды питерскому телевиденью. Это произошло во время масштабного митинга, устроенного молодежным общественно-политическим движением “Единый Антинаркотический Фронт”, в которое “Грибные Эльфы” входили в качестве одного из учредителей.
В тот раз мы подъехали к зданию Законодательного Собрания на микроавтобусе “Ford Transit”, на боках и капоте которого красовались полуметровые эмблемы с символом нашей организации — кругом, в который вписаны три псилоцибиновые поганки. Вся площадь была заполнена людьми: здесь собралось человек четыреста, причем половина собравшихся была представлена бойцами ОПОРГ товарища Гребнева.
— Наркотикам — нет! — хрипло кричал в мегафон один из устроителей митинга. — Наркоторговцам…
— СМЕРТЬ! — разрывами фугасов отзывались Гребневские бойцы, в едином порыве скандируя свой партийный лозунг: — ДА, СМЕРТЬ!
Любопытная картина, должно быть, открывалась в тот день из ЗАКСовских окон. “Зазывалу” и его лозунги про наркотики было практически не слышно, так что единственный клич — который вихрем метался над площадью, бился о стекла и заставлял глухо вибрировать толстые каменные стены — был партийный клич соратников Гребнева.
В это время к нашему микроавтобусу подошел один из присутствующих на мероприятии тележурналистов, постучался в окно и принялся расспрашивать: что это за символика у нас на бортах, правда ли, что наша организация называется “Грибные Эльфы”, и как контора с таким названием оказалась на митинге “Единого Антинаркотического Фронта”? Не может быть, чтобы мы и в самом деле являлись учредителями…
Тогда из машины вылез Крейзи — с лицом, совершенно белым от кислоты. (Надо заметить, что из четырехсот митингующих не менее сотни были наркоманами всевозможных мастей, ради такой потехи съехавшихся к зданию ЗАКСа едва ли не со всего города. Они размахивали руками, подпрыгивали и кричали “Наркотикам — нет!”, как мне показалось, с особым остервенением). Спрыгнув на землю, Крейзи уставился прямиком в телекамеру, прищурился и спросил:
— Вы хотели что-то узнать?
— Да, — обрадовался журналист, делая знак оператору. — Я хотел узнать, почему ваша организация называется “Грибные Эльфы”? Откуда пошло такое название и что оно означает? Вопрос был, право слово, непростой. Успевшее на крыльях человеческой молвы облететь не один регион название нашего братства было выбрано совершенно без расчета на участие в подобных “антинаркотических акциях”. Мы уже объявляли меж братьями конкурс на “лучшую отмазку”, но так до сих пор ничего убедительного и не придумали. Наше старое объяснение, типа “мы — эльфы, которые едят грибы” выглядело теперь, мягко говоря, недостаточно политкорректным. Но Крейзи это, оказывается, вовсе не смущало.
— Вы знаете, — указывая пальцем прямо в объектив, заявил Крейзи, — что государство денег на охрану природы не дает?!
— Что?! — спросил журналист, несколько сбитый с толку такой постановкой вопроса. — Причем тут…
— Притом, что кто-то должен этим заниматься, пусть даже без всякого финансирования! — гнул свою линию Крейзи. — А поскольку денег нет, то в далеких походах члены нашей организации часто остаются без пищи. И чтобы не умереть с голоду, мы вынуждены собирать и есть грибы. Поэтому мы и называемся — “Грибные Эльфы”. Потому что едим грибы!
Через пару дней по питерскому телевидению показали ролик, в котором совершенно упоротый Крейзи, снятый на фоне микроавтобуса с поганками, во всеуслышание заявлял: “Поэтому мы и называемся — “Грибные Эльфы”. Потому что едим грибы!” Все остальное журналисты благополучно вырезали, оставив от Крейзиного “объяснения” только самую суть. Получилось весьма убедительно, хотя несколько не в том ключе, на который мы изначально рассчитывали. Зато достаточно честно.
Это был не единственный случай, когда Крейзи проявил свое искусство по части “высказаться перед народом”. Как-то по весне он, Королева и я баллотировались в Московском районе в депутаты местного
