“Подлинное братство — это не ножки и шляпки, а грибница, скрывающаяся в земле. Люди совершают поступки с вполне определенными целями, и точно так же поступает грибница. Шляпки поднимаются над землею вовсе не для красоты — они привлекают внимание, создавая необходимые условия для успешного распространения спор”.
В Питер мы вернулись только вечером пятнадцатого числа — задержались в Йошкар-Оле, городе по- своему очень гостеприимном. И пока мы с Кузьмичом гостили в этой райской обители, наши товарищи посетили Региональные Хоббитские Игры, проходившие между седьмым и десятым августа в районе станции Шапки. Эта поездка стала важной ступенькой на пути эскалации конфликта с теми представителями ролевой общественности, которые сочли необходимым принять в отношении нашего коллектива собственные “превентивные меры”. Ряд “мастерских групп”, сильно недовольных нашим поведением, провели собственное закрытое совещание и недавно обнародовали свой фирман [134].
В нем шла речь о введении в практику общегородских “черных списков” — листков учета лиц, которым отныне запрещено участвовать в ролевых играх на территории Ленинградской области. Весь наш коллектив оказался зачислен в эти списки, а вместе с нами туда же попали Болгаре.
Нам припомнили все: “жесткость” боев и жестокость по отношению к врагам, нежелание подчиняться унизительным правилам, преступное своеволие, “травку”, поганки и алкоголь. В дело пошли даже расхожие слухи: как мы молимся Сатане, как едим человечину и как пьем по ночам свежую кровь из звонких серебряных кубков. Две трети того, в чем нас обвиняли, оказывалось на поверку чьими-нибудь досужими выдумками, но создатели “черных списков” не принимали такие возражения в расчет.
По мнению авторов фирмана, лиц, внесенных в такие списки, следует не допускать до участия в играх, а в случае самовольного заезда “удалять с полигона силовым путем”. На самом деле это расплывчатое утверждение означало вот что: если мы осмелимся показаться на какой-нибудь игре, то “команда мастерского гнева” вышвырнет нас с неё с помощью пиздюлей!
Авторы фирмана упирали на то, что у них немало сторонников, а вот сочувствующих нам оказалось не так уж и много. Многие из тех, кто, как и мы, был недоволен сложившейся ситуацией, не видели для себя реальных возможностей что-либо изменить. А в “черные списки” эти люди попадать не хотели. Неожиданно мы остались одни: обвиненные во всех мыслимых преступлениях, представленные всеобщими врагами и преданные абсолютной анафеме. За небольшое время наши враги проделали впечатляющую работу — создали и распространили сонмище чудовищных слухов, напоили сердца людей ядом губительной ненависти, сделали все, чтобы выставить нас перед публикой в самом невыгодном свете. Мы оказались одни против целого мира, но не собирались сдаваться. Напротив, решили преподнести нашим врагам и их приспешникам жестокий урок.
В начале августа печатный орган нашего коллектива (еженедельная листовка “Грибная Правда”[135]) опубликовал статью под названием “Не играйте в наши игры!”. В ней товарищи ясно дали понять, что с этого дня не рекомендуют тем “мастерам”, что додумались до введения “черных списков”, проводить игры в области, в городе и где бы то ни было еще.
Тогда же был опубликован составленный нами за несколько лет (и насчитывающий 128 персон) “список неуподоблюсь” — перечень лиц, которым мы с этого момента объявляли войну безо всякой пощады, до победного конца. Приняв такое решение, мы не собирались останавливаться — до тех пор, покуда на этом фронте не будут достигнуты хоть сколько-нибудь впечатляющие результаты.
Таким образом мы и авторы фирмана предали друг друга взаимной анафеме. Теперь оставалось выяснить, чье проклятие обладает силой, а чье — пустые слова, напрасно сотрясающие воздух. Ставки были сделаны, и игра пошла. К счастью, в ближайшей же партии судьба сыграла за нас, приведя решающий козырь на нашу сторону стола. Вышло это так.
Когда наши друзья приехали на игровой полигон в Шапках, то узнали: помимо ролевиков, местность у озера облюбовали еще какие-то люди. Они плясали на раскаленных углях и запускали в озеро с горы пылающие колеса, почитая солнце так, как чтили его еще во времена древних славян. Кто были эти люди, пускай для вас останется загадкой — кому надо, тот и так все про это знает, а кто не знает — тому и незачем знать. Время набросило на этот случай покров из тяжелых туч, скрывая лица и имена, и не мне бороться с этими облаками.
Приезжие — люди суровые да неприветливые — были как на подбор. Физически развитые, с наголо выбритыми головами, облаченные в удобную, не стесняющую движений одежду. Они не производили впечатления людей, которых можно безнаказанно раздражать, но наши оппоненты отнеслись к их визиту чрезвычайно легкомысленно.
Весь день они бродили поодаль, выпятив на приезжих любопытные глазенки. Некоторые приходили, чтобы просто посмотреть, но нашлись и такие, кто принялся злословить по кустам: вот, дескать, понаехали в наш лес хуй знает кто!
Обосновавшимся у озера парням все это быстро надоело. Они прочертили по земле вокруг своей стоянки глубокую борозду и во всеуслышание объявили — тот, кто перейдет эту черту, потом будет долго сожалеть о проявленной глупости. Это заявление имело двоякий результат: ролевики перестали ходить к озеру, зато принялись кучковаться и провожать курсирующие по полигону тройки приезжих злобными взглядами.
К ночи неудовольствие игровой общественности возросло — подобно липкому туману из человеческой ненависти и сплетен, оно поднялось над холмами, скрыло озеро и лес. В некоторых местах туман сгустился сильнее обычного, а под его покровом стали слышны злые, призывающие к беспочвенному насилию голоса. Некоторые, по примеру Гакхана и Красной Шапки, принялись бунтовать, поползли слухи о готовящемся ополчении. Ситуация в лесу напоминала угольный штрек, до половины наполнившийся горючим газом — так что нашим товарищам оставалось только высечь искру.
Маклауд и Строри отправились к “границе у озера” и вступили с окопавшейся там публикой в переговоры. Причиной этому послужил тот факт, что инициаторами ополчения выступали наши злейшие враги, а народная мудрость гласит: “Враг моего врага — мой друг”. Так что нашим товарищам было совсем не трудно определиться, на чьей они стороне.
От лица приезжих проповедовал парень лет двадцати пяти — невысокого роста, жилистый и очень подвижный. Вот что Строри впоследствии рассказывал о впечатлении, оставшемся у него от беседы с этим человеком:
— Вы пойдите к нему сами и послушайте, чего он говорит. А у меня от этих разговоров в голове все перепуталось.
— Это как же так? — удивились наши товарищи. — Ты, наверное, невнимательно слушал. Или ихний военный лидер путано излагает?
— Я бы так не сказал, — возразил Строри. — Ихний военный лидер ясно излагает, можно сказать — тезисно. Как начнет говорить — тут же по всем важным вопросам полное понимание наступает.
— И что же ты из его слов понял?
— Наркоманы мы, — вздохнул Строри, — и живем жизнью неправильной. Но в духовном плане надежда у нас еще есть!
— А по существу? — продолжали допытываться наши друзья. — Хоть до чего-нибудь договорились?
— Договорились, — кивнул Строри. — И сейчас я перед вами эту договоренность освещу. Если говорить вкратце, суть переговоров сводилась к следующему: знаете ли вы, спросили у приезжих парней Маклауд и Строри, кто все эти люди вокруг вас? Не заметили ли вы в отношении себя некоторой враждебности? Знаете ли, какие ведутся за вашими спинами речи, какие дела замышляются? Лес велик, но зачинщики беспорядков хорошо нам известны — и их не так уж и много. Так что мы могли бы вам на них указать.
— С чего это такая забота? — удивились приезжие. — Вам-то это зачем?
— Хотите знать, зачем это нам? — тут Строри с Маклаудом переглянулись. — Ну так слушайте! Тут они принялись обстоятельно пересказывать, кто именно входит в готовящееся ополчение, что там за люди и
