но это означало, что он не относится к ней так, как ко всем прочим женщинам в своей жизни. И это уже хорошо.
— Всегда к вашим услугам. — Он легко поцеловал ее в щеку, борясь с желанием поцеловать в губы. — Мне дано официальное разрешение открыть охоту на Клодетту. Уилсетт поверил нашим словам: из такой женщины, как Клодетта, секретов не вытянуть, даже если ее соблазнить. Однако ему потребовалось время на то, чтобы убедить свое начальство в том, что мы правы. Но как только Уилсетт согласился с нами, я начал отдаляться от Клодетты, постепенно заканчивая танец, в который были втянуты и вы.
Для Алтеи ничего не могло быть приятнее этой новости. Выздоровев, встав с постели, она слишком часто страдала от мыслей о том, как он обнимает Клодетту, целует ее, делит с ней мгновения страсти. Она начала думать так: не знать, что происходит между ним и Клодеттой, также плохо, как знать и видеть все своими собственными глазами.
— А как она восприняла ваше поведение?
— Я не совсем порвал с ней, но она дает понять, что ей это не нравится. Когда я думаю о том, как она поступила с вами, всего лишь заметив в моем взгляде интерес к вам, я начинаю гадать, не лучше ли вам вернуться в Коултарст. — Он с трудом заставил себя произнести это предложение, потому что ему совсем не хотелось, чтобы она уезжала.
— Нет, — улыбнулась Алтея в ответ на его хмурый взгляд. — Я ввязалась в это дело из-за своего видения и намерена оставаться здесь до конца, пока все не завершится. И, — поспешно добавила она, не давая ему возможности возразить, — я вам еще нужна. Еще нужно узнать, что случилось с вашими племянниками. От них есть новости?
— Еще слишком рано. — Он поставил свой бокал на столик между ними и взял ее руки в свои. — Теперь вы в большой опасности, Алтея. Я хотел бы, чтобы вы это ясно понимали.
— Предупрежден — значит вооружен. Мы знаем: опасность существует, и можем следить за ситуацией. А разве можно быть уверенным, что эта опасность не последует за мной в Коултарст? Я теперь уже помечена, так что не вижу, каким образом отъезд из Лондона может это изменить.
Он поцеловал ее в лоб, потом прижался щекой к ее волосам, моля Бога, чтобы не только желание быть с ней рядом заставило его согласиться с ней.
Сердце у Алтеи подпрыгнуло, когда он прижал ее к себе. Она громко вздохнула от удовольствия, наслаждаясь ощущением его сильных рук. Такие объятия, как и легкие ласки, как и сладкие, слишком невинные поцелуи, стали более частыми за время ее выздоровления. Это пробуждало в ней надежды, но и разочаровывало — ведь она так желает его.
Алтея отважилась и провела рукой по его широкой груди. Дойдя до края шейного платка, она ощутила под пальцами тонкую золотую цепочку, которая привлекла ее внимание. Только она открыла рот, чтобы спросить, что это такое, как ее охватило слишком хорошо знакомое чувство. Алтея едва успела ухватиться за руки Хартли, как уже погрузилась в мелькающий водоворот образов и впечатлений.
Хартли крепче обхватил Алтею, когда все ее тело судорожно сжалось в его руках. Один взгляд на ее лицо, в ее широко раскрытые затуманенные глаза, и Хартли понял — у нее видение. Он молил Бога, чтобы оно не предрекало опасности или, что еще хуже, смерти одного из его друзей. Он крепче обнял ее, шепча успокаивающий вздор и поглаживая по спине, выжидая, пока Алтея придет в себя и сможет понять — он здесь, рядом с ней.
Заглянув в свою душу, Хартли обнаружил полное отсутствие неловкости или страха. Он обнаружил там только одно: беспокойство за Алтею. Ведь она еще слишком слаба после нападения, чтобы перенести какое-нибудь пугающее видение. Вернувшись оттуда, куда унесло ее видение, она высвободилась из его объятий, схватила свой альбом и принялась быстро делать наброски увиденного. Хартли поспешил к двери, позвал дворецкого и приказал принести чай. Он уже вернулся на свое место и приготовился снова обнять ее, когда она сама рухнула в его объятия, закончив свой неистовый рисунок. Дар не должен быть таким жестоким к тем, кому он дарован, подумал Хартли, держа в объятиях ее дрожащее тело. В комнату быстро вошел Альфред и поставил на стол перед ними поднос с чаем и печеньем.
— Налей чаю, Альфред, — сказал Хартли. — Нужно, чтобы она выпила чаю и что-нибудь съела.
Алтея медленно отпила несколько больших глотков, глубоко вздохнула, чтобы унять возбуждение, кипящее в ней, и медленно освободилась из рук Хартли. Не хотелось давать Хартли надежду, которая может не сбыться, но придется рассказать ему все, это Алтея понимала. Она была уверена — увиденное ею уже произошло. Это произошло совсем недавно. Но определенно это не было видение настоящего или будущего. С тех пор как это случилось, все могло обернуться к худшему. Франция с пугающей регулярностью переходила от затишья к бурному кипению и убийствам.
— Плохо было, да? — спросил Хартли, подавая ей очень сладкий чай.
Алтея снова глотнула бодрящего чаю, прежде чем попыталась ответить ему. Хотя это и было эгоистично с ее стороны, ей хотелось насладиться тем, как нежно он поглаживает ее по спине, как заботится о ее благополучии. Как только она расскажет ему о своем видении и он посмотрит ее наброски, его ум и сердце будут заняты незавидным положением племянников. Потом укол совести прогнал все мысли о себе. Хартли нужно услышать о своих племянниках, и это важнее, чем его объятия и поглаживания.
— Больно, жестоко, но не плохо, — ответила она и указала на свой альбом. — Это было видение чего-то из недавнего прошлого, не из настоящего и не из будущего. Думаю, это поможет вам найти детей.
Алтея не удивилась, когда он схватился за альбом, как умирающий от голода хватается за корку хлеба, выброшенную богачом. Она знала, эти двое детей — все, что осталось от его семьи, не считая немногих дальних родственников. Хотя семья временами может быть истинным мучением, но когда ее нет, это плохо. Сама Алтея может считать себя счастливой — ведь у нее такое количество заботливых родственников, а значит, она никогда не бывает по-настоящему одинокой. Хартли же был совершенно одинок.
— Что вы видели? — спросил он, рассматривая рисунки, сделанные ею.
— Ферму, несколько коров и одну старую лошадь, — ответила она. — Возможно, ферма бедная. Думаю, они работают там. — Она нахмурилась. — Пожилая пара, которую я видела, приняла их несколько лет назад, наверное, сразу после того, как они убежали с берега.
— Однако вы все еще рисуете Жермен как парнишку.
Алтея внимательно посмотрела на рисунок, на котором она изобразила Жермен.
— Да. Значит, она такая и есть. Для этого должна быть веская причина. Ведь они с Байяром — дети аристократов-англичан.
— Какие-нибудь мысли о том, где это?
Алтея откинулась на спинку диванчика. Она закрыла глаза и попыталась восстановить все, что помнила о видении. Хартли нежно поглаживал ее руки, сцепленные на коленях, и это успокаивало ее, воспоминания возвращались проще.
— Юг, — прошептала она. — Да, юг Франции. Два дня верхом на лошади от побережья. — Она нахмурилась, напряженно стараясь удержать слабый поток информации.
— От какого побережья?
— От побережья, на котором была убита ее семья. Два дня верхом на восток, потом немного на север Муана.
— В той местности нет никакой Муаны. Признаюсь, я не знаю каждую деревню и город во Франции, но это название мне незнакомо.
Алтея открыла глаза и посмотрела на него:
— Думаю, это просто имя, а не место. Название фермы, протекающей рядом речки, фамилия. Муана. Просто произношу слово и чувствую, что это правильно. Муана. Имя. Может, не полное имя, но имеет какое-то отношение к тому, где они находятся. — Она дружелюбно улыбнулась ему. — Позже я смогу еще что-нибудь вспомнить, но сейчас это все, что я могу сказать.
— И так уже много. Место, имя, ферма с несколькими коровами и старой замученной лошадью. А что еще лучше, я могу быстро передать эти новости во Францию, несколько человек как раз сегодня ночью собираются перебраться туда.
— Молю Бога, чтобы вы смогли найти детей, Хартли. Им нужно вернуться домой. Думаю, Жермен не раз пыталась выбраться из Франции, и ей жаль, что это не получилось.
