бассейне.
– Мы надеемся, что нынешняя серия будет так же эффективна. Болезнь нового типа. – Он резко засмеялся. – Шеф хочет бомбу замедленного действия под грядущее тысячелетие. Такие совпадения убеждают живцов в том, что в жизни есть нечто большее, чем сама жизнь.
Он накрыл мою руку ладонью. Она была мокрой и холодной.
– Но высокотоксичные, смертельные болезни широкого радиуса действия – вот наши передовые рубежи. Мы разрабатываем новые методы стимуляции мутаций и воссоздания благоприятной среды для развития уже имеющихся болезней. Много лет весьма успешной была малярия, однако мы работаем и с оспой, дифтерией, холерой, туберкулезом и другими заболеваниями. Важно разнообразие. Помимо смертельных, мы постоянно экспериментируем и с незаразными, или заразными, но не смертельными. Гингивит, острицы, простуда, невротические расстройства тоже требуют четкого плана и высокой квалификации…
– Зачем вы мне все это рассказываете. – перебил я.
Он убрал ладонь и оглянулся через плечо. Смерть пытался пристроить три чашки в две руки.
– Потому что ты не первый стажер, кому примеряют непомерно большие сапоги Гадеса, и не последний. Я посоветовал бы тебе подумать насчет перевода, пока не поздно.
Он наклонился ко мне и прошептал:
– И держись подальше от Глада.
Я хотел спросить, кто такой Гадес и почему надо держаться подальше от Глада, но к нам подошел Смерть с чашками. Несколько мгновений эти вопросы повертелись внутри моего черепа, но мозг еще не умел создавать связь между желаниями и их реализацией, и не успел я оглянуться, как удобный момент был упущен и беседа перепорхнула на другое.
Незаметно прошел час – примерно так же, как при моей жизни. Я ни на что не отвлекался и съел почти весь сэндвич с сыром эмменталь, кетчупом и майонезом. Мор заказал порцию лежалого чеддера, который оказался «слишком свежим», о чем он периодически упоминал. Смерть в шутку заказал полфунта задавленной на дороге убоины, но потом остановился на сочном стейке, который истекал кровью между двух половинок французского батона. Жуя, он отпускал комментарий по поводу каждого посетителя кафе, точно определяя, кому сколько осталось жить и какой смертью суждено умереть, а также какое подразделение Агентства будет за это ответственно.
– Этот вот, к примеру, – наш клиент на четверг после обеда, – указал он на бородатого мужчину, который выходил из кафе, держа под руку свою подругу. Оба весело смеялись.
Я отодвинул недоеденный сэндвич на край тарелки.
До конца ланча говорил, в основном, Мор. Весь следующий час он разглагольствовал на тему «иллюзия выбора», используя в качестве примера пакет «Пира» (который попросил у меня). Особо он подчеркнул тот факт, что при всем разнообразии формы и содержания все шоколадные конфеты заражены одним и тем же смертельно опасным вирусом. Его параболически метафорический экскурс прервался лишь после окрика Смерти, который заметил наших сегодняшних клиентов. Я проследил за его взглядом и сквозь поток машин и пешеходов мельком увидел двух людей, стоящих в очереди у кинотеатра. Они в точности подходили под описание Мора.
Седьмая печать
Смерть двинул к кассе напролом не потому, что спешил, как обычно, а потому, что заранее забронировал места. Расплатившись за три билета на дневной сеанс, он купил пол-литровую бутылку колы и большой кулек карамельного попкорна, в который время от времени хищно запускал длинные белые пальцы. Мы втроем стояли у входа и ждали, пока вся толпа с улицы не прошла в фойе.
Я, конечно, вспомнил этот кинотеатр – он назывался «Феникс». Вывеску, правда, обновили, стены перекрасили, стенды с плакатами основательно переделали, но здесь по-прежнему крутили элитарное кино. Сегодня шел мрачный черно-белый фильм под названием «Седьмая печать» [4]. Однажды ночью мы с моей девушкой смотрели этот фильм по телику, но вытерпели не больше часа. Я дотянул до эпизода, где какой-то актер упал с дерева, и уснул. Перспектива повторить этот опыт меня не вдохновила.
– Один из моих любимых фильмов, – объявлял Мор каждому, кто попадал в его поле зрения. – В нем затронуты глубинные основы бытия. – Он погрузил руку в попкорн Смерти, вгрызся в липкую пригоршню хлопьев и продолжил: – И хоть Чума здесь показана не совсем верно, и тема Зверя выписана несколько коряво, в этом фильме имеются самые потрясающие образы, которые я когда-либо встречал в искусстве живцов. – И он кивнул, полностью соглашаясь с собой.
– Мне больше нравится «Мнимое путешествие Билла и Теда» [5], – заявил Смерть. – Меня там играет очень забавный актер. Бергман просто скучен.
– А ты просто обыватель.
– Ну а ты просто сноб.
– А моим любимым фильмом, – вмешался я, – любимым при жизни, то есть… был «Мальтийский сокол» [6].
Оба безучастно взглянули на меня.
– Хотя сейчас, наверное, больше подойдет «Ночь живых мертвецов» [7] .
– Будешь попкорн? – предложил Смерть.
Наши клиенты уже предъявили билеты, и мы направились следом через двойные стеклянные двери, спустились по узкому проходу и попали в кинозал. Свет уже погас. В полупустом зале прямо за нашей парой оказались свободные места. Смерть с Мором стали спорить, где кому сидеть, и пока шел трейлер, они раз десять успели поменяться местами, однако до самой заставки фильма так и не обнаружили разницы. Но даже споря, они склонялись по очереди ко мне и спрашивали (опять), при мне ли пакет, и я отвечал (опять), что при мне. Наконец прошли зловещие титры, и развернулась начальная сцена, в которой Смерть играет в шахматы со средневековым рыцарем, вернувшимся из Крестового похода.
При виде нагнетающего атмосферу полета сокола я вздохнул и посмотрел вперед на наших клиентов. Они тупо уставились на экран. Сквозь очки парня я видел уменьшенное изображение. Левая рука его покоилась на бедре девушки, которое он время от времени поглаживал. Через пару минут он засунул правую руку в рюкзак и вытащил большой пакет с «Пиром». Я ощутил странный прилив симпатии и сожаления.
Прошло около получаса, за которые я трижды почти засыпал, но всякий раз меня будил взрыв оглушительного хохота Смерти – его очень веселила эта картина. Убедившись, что поспать не получится, я предался грезам.
Снова возник образ той женщины, которая окликнула меня в кафе у автобусной станции, – ее короткие темные волосы, карие глаза и белые половинки луны, отражавшиеся в черных зрачках.
Ее звали Эми. Она была моей первой любовью и единственной женщиной, которая по- настоящему что-то для меня значила. Мы прожили вместе почти три года, снимали квартиру в восточном районе города и купались в тихих волнах счастья. Но это длилось недолго. Я стремился к идеалам своих родителей – стабильности, крепкой семье и четко определенному будущему. Эми же была наделена неуемной жаждой жизни, с легкостью шла на любые эксперименты, к которым я оставался равнодушен. Она стремилась перепробовать все, что можно, преодолеть все препятствия на пути и вскоре поняла, что мое жизненное пространство для нее узковато.
И она ушла. После нашего разрыва я на пять лет погрузился в оцепенение, выпустив на поверхность сознания лишь одно горькое воспоминание.
Зима, субботнее утро, мы лежим в кровати. До полного разрыва оставалось две-три недели. Однако в тот момент установилось затишье. Уже пару дней мы не ссорились, к нам даже вернулись отголоски былой страсти. Эми лежала на мне в ночной сорочке, гладила мое лицо и слегка покусывала за подбородок. Я почувствовал возбуждение, она поняла это и откатилась в сторону.
– Не сейчас, – сказала она с усмешкой, – у меня для тебя сюрприз.
Я попытался ее удержать, но она ловко извернулась и выбежала из спальни на кухню. Несколько минут я лежал, прислушиваясь, но до меня доносились лишь звуки открывающихся и закрывающихся шкафчиков. Мои ощущения невероятно обострились.
Она вернулась, держа в руках большой пластиковый пакет и длинную эластичную повязку. Подошла к нашей двуспальной кровати, скинула сорочку, надела пакет на голову и плотно обвязала вокруг шеи тесьму.
