Мистер Миллз шатнулся назад, высвободил топор и завопил:
— Вам от меня не спрятаться!
Тони не особо приглядывался к тому, как Касси и Стивен выскочили в коридор и рука в руке побежали в ванную. Он знал, что видел не живых людей. Их реальность — почти перерубленная шея и три четверти головы. Но смотреть, как они появляются живыми, наблюдать их последние минуты и знать, что им приходится переживать такое снова и снова… Это была чертова трагедия, по-другому не скажешь.
Все должно было прекратиться с их смертью. Может, божья кара существовала, а может, и нет. Тони повидал слишком много странных вещей, в которые не хотел бы верить. Дело в том, что с концом чего-то одного у обычных людей начиналось что-то другое. Для Касси и Стивена ничего не закончилось и не началось. Осталось только некое подобие существования. Возможно, оно было лучше рискованной альтернативы, но Тони так не считал.
«Может, мне лучше перестать об этом думать? У меня есть шанс их убедить».
Фостер вздрогнул. Дважды. Топор врезался в плоть, потом в кость. Странно, что эти не особенно громкие удары впечатляли парня сильнее, чем вопли.
Вообще-то восприимчивость Тони к таким звуковым эффектам уменьшил Карл, а до него — «Aerosmith».[67]
Мистер Миллз, забрызганный кровью своих детей, развернулся и вышел из ванной. Очутившись в коридоре, он посмотрел на окровавленный топор так, будто никогда раньше его не видел, понятия не имел, чьи мозги и волосы прилипли к лезвию. Потом отец перехватил топорище поудобнее и вогнал острие себе между глаз.
Когда тело упало, Тони сделал шаг вперед, поднял левую руку, увидел кровь, блестевшую на ладони, и позвал. Энергия никогда не исчезает. В конечном счете призраки были ее сгустками.
Тони знал, что ему будет очень больно, но не мог придумать другого способа.
Если верить заметкам Арры, все дело заключалось в манипулировании любой энергией. Это и отличало волшебников от обычных парней, точнее сказать, персон, рискующих потерять руку, от тех, кто мог придумать менее рискованный выход.
«Эх, я наверняка не отказался бы поговорить с тем, кто знает не столь опасный способ».
Когда свет начал меркнуть, топор шлепнулся в руку Тони. Его пальцы не столько сжали рукоятку, сколько спазматически сомкнулись на ней.
«Как бы то ни было, но это сработало».
Когда закончился «повторный показ», Фостер не мог разглядеть топор, но определенно чувствовал его.
Боль была такой, что если Тони выживет, то до конца своих дней будет сравнивать с ней все остальные болезненные ощущения.
Вот только Тони не совсем шел. Он скорее пытался набрать воздуха в легкие и не потерять сознание.
«Давайте, ноги, двигайтесь!
Сделай глубокий вдох. Еще один.
Со временем человек может привыкнуть к чему угодно.
Да, только времени у меня почти нет. Я должен очутиться в подвале, прежде чем начнется следующий „повторный показ“.
Так, стоп! Думай не о подвале, а о том, чтобы сделать шаг. Всего один.
Это ничуть не больнее, чем стоять на месте. Второй и третий — тоже.
Теперь просто иди к задней лестнице. Прямой коридор. Легкая прогулка.
Ну вот, ты смог это сделать. Дьявол, однажды в феврале я дошел до больницы Веллеслей с двумя сломанными ребрами, разбитой губой и в одном ботинке. Кстати, я до сих пор так и не узнал, куда девался второй.
Теперь вниз по ступенькам. Это должно быть легко. Гравитация на твоей стороне.
Подожди-ка.
Сперва нужно кое-что проверить, убедиться в том, что энергия, которую я удерживаю, продолжает действовать не хуже топора. Если же нет, то толку от нее будет — что с козла молока!»
Вместо того чтобы пойти вниз, Тони направился наверх. Гравитация стала заразой.
Веревка Люси пересекала нижний бордюр третьего этажа, но не совсем по центру. Ступеньки были настолько крутыми, что Фостер мог дотянуться до цели с четвертой. Если можно было сделать это отсюда, то он не собирался подниматься на пятую. Не было смысла делать такие глупости. Парень набрал в грудь побольше воздуха, велел своей руке действовать и взмахнул топором.
Он почувствовал, как лезвие врезалось в дерево.
Рассеченная веревка со свистом обожгла ему щеку.
Всего на одно мгновение Фостер ощутил, как мертвый вес прокатился по его ногам.
Тони кое-как спустился на четыре ступеньки.
Он задыхался, хотя мелкие вздохи причиняли меньше боли, и услышал голос, почти уничтоженный петлей:
— Спасибо.
Парень почувствовал себя намного лучше.
Всего на мгновение Тони показалось, что сейчас тысяча девятьсот шестой год, а он сам и есть та горничная. Это было огромным улучшением по сравнению с той беспредельной болью, которую он чувствовал раньше. Поэтому Фостер смог справиться с новыми ощущениями.
Его левая рука все еще зудела так, словно ее окунули в кислоту, а потом обваляли в горячем песке. Люси была единственной горничной, живущей в том далеком году, которую знал Тони. Что бы она ни делала, но это помогло ему слегка отвлечься от боли, спуститься по ступенькам и пройти через кухню, где его ждали Маус, Адам и Зев. У них была вторая лампа.
Когда Тони присоединился к ним, двойной круг света озарил Эми. Она, скрестив ноги, сидела рядом с кладовкой и открытой банкой белой краски. Женщина покачала головой в ответ на его безмолвный вопрос.
«Жертвы приходят в себя не сразу после собственной смерти.
Время еще есть».
— Пошли, Зев. — Музыкальный редактор зашагал вперед, Тони ухмыльнулся и спросил: — У тебя в штанах бутылка с распылителем или ты просто рад меня видеть?
Адам возвел глаза к потолку и сунул Маусу пять баксов, когда Зев отвел руку назад и коснулся бутылки, засунутой за пояс джинсов.
— А как насчет нас? — поинтересовался первый помощник режиссера. — Когда нам бежать на помощь?
— Узнаете, — ответил Тони.
— Ты уверен?
— Это будет очевидно.
— Каким образом?
— Думаю, зазвучат вопли.
— Ладно. — Адам провел рукой по густым волосам, заставил их встопорщиться потными прядками и поинтересовался: — Слушай, если тварь сидит здесь так долго, почему ты думаешь, что мы ее победим?
«Пришла пора для последней, длинной, вдохновляющей речи», — решил помощник режиссера и заявил:
— Ба! Потому что мы хорошие парни. Зев, не мог бы ты открыть дверь? У меня заняты руки.
«Лампа в одной, топор в другой. Разумеется, этот инструмент никто не видит».
