пока блюститель порядка проверит каждую буквочку в документах…
Наконец они поднялись в воздух. Самолет был небольшой, уютный — одна из последних винтомоторных моделей. Винты опять входили в моду; многим нравился ровный, устойчивый полет без головокружительных ускорений. Вновь, как шестьдесят-семьдесят лет назад, появились лайнеры, влекомые четырьмя пропеллерами. Только, теперь моторы питались энергией ядерных реакторов, а рабочим веществом служила вода, вернее — пар. Такие самолеты не сжигали атмосферный кислород, не загрязняли воздух перегаром; а их скорость — до тысячи километров в час — была вполне достаточной для перевозок в пределах одного континента.
Салон, рассчитанный на двадцать человек, был полон; пройдя по рядам, Акопян конфиденциально сообщил Волновому, что он не видит ни одного подозрительного лица. Игорь Петрович только отмахнулся. На то, что неведомые «враги» проследили их путь, оснований почти не было. А если и так, то что может грозить делегатам на борту рейсовой машины? Воздушное пространство, случаи захвата самолетов и шантажа летчиков практически прекратились с тех пор, как на всех летательных аппаратах были поставлены нехитрые «противоугонные» устройства. Достаточно было любому из членов экипажа громко произнести кодовую фразу (она менялась с каждым рейсом), как замыкалась некая электронная цепь. К тому же эффекту приводило нажатие определенных кнопок на штурвале, на пульте или на браслете-передатчике; открывались вентили баллонов высокого давления, и в систему кондиционирования поступал усыпляющий газ. Разумеется, он валил с ног всех — и преступников, и пассажиров, и экипаж. Но управление моментально брал на себя компьютер, и самолет милейшим образом садился на ближайшем аэродроме, где уже поджидало вооруженное до зубов спецподразделение… Когда начала действовать международная конвенция, утвердившая эту меру на всех авиалиниях Земли, не обошлось без казусов. Например, одна заранее перепуганная буфетчица с бельгийского «Боинга-807», узрев пассажира, вытиравшего пот носовым платком, решила, что тот надевает респиратор или противогаз, готовясь к нападению, и выкрикнула «пароль». В результате девятьсот человек уснули, рейс был сорван, и компания «Сабена» заплатила огромную неустойку. Другой случай был посерьезнее. Бортмеханик сговорился со своим дружком обчистить спящих пассажиров; в условленный момент оба надели маски, и механик пустил газ. Компьютеру была заранее дана команда сажать в пустынной местности, на кукурузном поле. Все сошло бы ловкачам с рук, если бы при посадке не попался овраг. Самолет сломал крыло и опрокинулся на бок, преступники серьезно пострадали — и, к сожалению, не только они… Тогда учредители конвенции поручили вести «усыпленные» самолеты не бортовым компьютерам, а региональным, установленным в ближайшем крупном аэропорту.
Как бы то ни было, новое средство действовало, и пассажиры чувствовали себя в безопасности. Звукоизолирующая обивка поглощала шум винтов. Стюардесса застенчиво объясняла, как следует вести себя в случае аварии — наверное, работала недавно, еще не наловчилась ослепительно улыбаться и тоном равнодушной приветливости объяснять приемы выбивания стекол в иллюминаторах… За Норфолком поплыли внизу изрезанные берега бесчисленных бухт и заливов. Обедали уже над океаном — самолет, не повторяя всех изгибов побережья, летел, придерживаясь восьмидесятого меридиана. Стюардесса лепетала что-то о плавательных поясах и запасе витаминных таблеток. Синева, играющая чешуей бликов, начала прискучивать.
Близкий вечер нагнал облаков, водная гладь спряталась от взоров. Тарханов подремывал, Волновой рылся в бумагах делегации, неутомимо делал какие-то пометки и записи, а Сурен, то и дело показывая на залитое красным небо в окне, сообщал Марине, что там лежат загадочные Багамские острова, возле которых найдены на дне остатки древнейшей затонувшей цивилизации, а дальше — еще более таинственные воды Бермудского треугольника… Стрижова, любившая раритеты, читала, разумеется, нашумевшую в прошлом веке книгу Берлитца о тайнах Бермуд, об исчезающих кораблях и самолетах, но слушать Акопяна было забавно, тем более что он многое прибавлял от себя.
Майами показался к ночи. Вернее, не сам город, а бесконечная цепь огней вдоль берега, бриллиантовое ожерелье Флориды, протянувшееся от Уэст-Палм-Бич до Ки-Уэста; пояс окончательно сросшихся курортных городков на самом полуострове и островах Флорида-Кис. Акопян, сменив тему, восклицал:
— Как жаль, что мы не испанские мореплаватели шестнадцатого века! Наших ноздрей уже коснулись бы пряные запахи тропических цветов. Ведь Флорида — это и значит «цветущая»…
Стюардесса деликатно будила задремавших, предупреждала о скором прибытии. Потом начала рассказывать рекламный текст о прелестях курортного края, отелях, пляжах, кемпингах, прокате яхт и специальных садках жемчужниц — для желающих понырять и, может быть, обогатиться…
Акопян и Стрижова слушали, разинув рты; Волновой лишь мудро посмеивался, ибо знал, что никакой жемчуг, подсунутый местными развлекателями ныряльщикам, не окупит стоимости проживания на знаменитом курорте…
Самолет заходил на посадку.
РАЗГОВОР ПРИ ЗАКРЫТЫХ ДВЕРЯХ
Точеные деревянные столбики веранды, увитые краснеющим к осени виноградом; куры, бродящие возле расшатанных ступеней; кусты крыжовника и низкие раскидистые яблони; бочка для сбора дождевой воды, механическая косилка на траве, взрыхленная земля огорода — овощи уже убраны… В доме — крахмальная скатерть на неуклюжем столе, яблочный сидр в кувшине, разрезанный мясной пирог; темная старинная мебель, тяжелые шторы с помпонами… Трудно было поверить, что вся эта провинциальная идиллия находится в центре Нью-Йорка и солнечные лучи, сконцентрированные специальной оптикой, падают во внутренний двор небоскреба, на глубину ста с лишним этажей. И тем не менее владелец дома мог позволить себе такую прихоть. Владелец дома мог себе еще и не такое позволить.
Он сидел боком к столу, покачиваясь в скрипучем дедовском кресле-качалке и прихлебывая из глиняной кружки — этакий лысоватый, пухлощекий, расплывшийся папаша-фермер, добродушный хрипун в мятой рубахе и жилете нараспашку. И еще было в комнате человека три-четыре, помоложе и постарше, неброско одетых, усатых и безусых — ну, совершеннейшие личности из вагона «сабвея», лишенные особых примет. Одна из личностей поглощала пирог, поливая его домашним кетчупом; другой гость курил сигарету, привалившись задом к вычурному комоду; еще кто-то совсем в темноте играл на диване со спаниелем.
У порога веранды, спиной ко двору, в потоке солнечного света сидел на стуле, неестественно выпрямившись, тот самый господин, похожий на японца, что представился советским делегатам как Джек Мэнсфилд. В его руке подрагивал бокал с сидром. Он походил на подсудимого, каковым, очевидно, и являлся. Он щурился от яркого солнца, в то время как лица мужчин в зашторенной комнате покрывала глубокая тень.
— Вот такая история, Тэдди, — сочувственно вздыхая, говорил старик в кресле-качалке. — Ты-то, брат, хоть понимаешь, что теперь будет?
— А что я мог сделать, босс? — недоуменно спросил «Джек». — Не стрелять же в них посреди аэродрома в конце концов?
— Нет, стрелять тебе было нельзя, — охотно согласился старик. — На это мы тебе полномочий не давали. Но все равно — прохлопал ты, брат. Сглупил. Тебе говорят: «Извините, мы забыли сделать важное дело, полетим позже — рейсовым самолетом». Очень хорошо. Как ни в чем не бывало предложи подождать, пока они вернутся. Убеждай, уговаривай…
— Да что я, мальчик, что ли? Они же нас насквозь видели! Во всяком случае главный. Он бы через десять минут прислал полицейскую машину…
— Большое дело — полиция!
Джек-Тэдди порывисто допил вино, поставил бокал на пол. Его лихорадило все сильнее.
— Может, и небольшое. Но они бы нам все равно усложнили работу. Зачем лишний шум?
— Зря выкручиваешься, Тэд! — лениво отозвалась личность, игравшая на диване с собакой. — Если
