упал, Носорог, наоборот, вцепился в «жертву» обеими руками, но охотник жестоко ударил его ногой в пах, и силач, заревев от боли, скрючился в три погибели… Кажется, никто из окружающих так и не успел ничего понять, покуда охотник не приступил к выполнению главной части плана. Опомнившись, Щербатый замахнулся остроконечным топором, но бунтарь боднул его головой в живот, конвоир повалился на спину, топор отлетел, и охотник мигом подхватил его. Прыжок, другой…
Топор обрушивается на затылок одного из юношей, державших носилки со Стариком… Сурен невольно пропустил несколько эпизодов борьбы. Ясность вернулась, когда двое из носильщиков уже лежали на камнях, густо обрызганных кровью. Двое оставшихся сбежали в толпу, носилки рухнули, голый размалеванный смельчак стоял коленями на груди Старика, занеся свое окровавленное оружие. В этом и была соль единственно возможного плана спасения: шантажировать все племя, взяв заложником самого патриарха! Слишком уж глубокой была вера в то, что разбушевавшиеся стихии, моровые поветрия, нашествия зверей сотрут племя с лица земли. Потому никто из десятков мужчин, вооруженных тяжелыми копьями, кремневыми ножами, легко пробивавшими череп дикого быка, никто из соплеменников не решался сдвинуться с места. Поза охотника была весьма красноречивой. Одно неосторожное движение кого-либо из окружающих, и голова Старика разлетится, как плохо обожженный кувшин… (Сурен читал — в современном словесном переложении — приблизительно такие мысли мятежника: «Я, конечно, мог бы попытаться взять его за глотку еще в пещере, и не раз подумывал об этом, но там, чтобы самому оставаться в безопасности, пришлось бы тащить это парализованное чучело до самого выхода, а то и дальше… мне бы наверняка сумели помешать… здесь и сейчас — наилучший момент!»)
Язык племени был еще примитивен и маловыразителен, слова напоминали нечленораздельные выкрики, лай или хрип; Акопян так и не научился понимать речи «своих» соплеменников. Но сейчас в этом не было нужды. Охотник, крича нечто повелительное и гневное, делал такие энергичные жесты руками, головой, всем телом, что становилось ясно: участникам процессии предлагается как можно скорее убраться назад к пещере. Всем без исключения. Старик останется тут. Через некоторое время его можно будет забрать.
Трудно себе представить, какой невообразимый гвалт подняли колдуньи, как угрожающе замахали амулетами и погремушками — будь в этих вещах хоть немного волшебной силы, верно, не осталось бы от святотатца и мокрого места… Но охотник, как прежде, держал топор над самым лбом вождя. Старик уже даже не хрипел, а как-то странно булькал под своими шкурами, мокрый, как мышь, с закатившимися глазами… и вдруг, выпростав тощую руку, вяло махнул ею.
Люди попятились, толкая друг друга. Племя отступало в сторону пещеры, пока не столпилось над осыпью, в сотне шагов от места событий.
В расселине попробовала голос некая скрипучая первобытная цикада. Охотник заглянул в обезумевшие от страха глаза вождя, покосился на его отвисшую, дрожавшую нижнюю челюсть; презрительно усмехнулся. И это глава племени, могущественный колдун, повелевающий духами земли!.. (Акопян прекрасно
Он не слишком боялся погони. Во-первых, «фора» была изрядная. Во-вторых, запуганные враждебной природой соплеменники вряд ли решились бы преследовать его вдоль реки, уходя все дальше от дома. Даже для него самого, очевидно, храбрейшего (или, во всяком случае, наименее суеверного) человека в пещерном сообществе, нужны были необыкновенные обстоятельства, чтобы отправиться в этот путь… Итак, охотник с полчаса бежал напролом сквозь чащу тростников, вдвое превосходивших его рост; твердые, словно покрытые лаком коленчатые стебли поднимались из желтого, гнилостью пахнувшего ила; сверху на потную разгоряченную кожу, неприятно покалывая, сыпались семена и другой сухой мусор. Наконец он перешел с бега на размашистый охотничий шаг, которым мог, не уставая, преодолевать любые расстояния. Так беглец двигался до тех пор, пока солнце не склонилось на западную половину неба. Тогда он остановился и стал оглядываться. Боевое возбуждение давно прошло, его заменили обычные чувства. Со вчерашнего вечера, когда ему был подан деликатесный предсмертный ужин — мясо с кореньями и медовые пчелиные соты, — у охотника маковой росинки не было во рту. Приходилось срочно искать пищу…
Недолго поразмыслив, он решил, что наиболее вероятной и легкодоступной едой может оказаться рыба. Все же река протекала рядом, хотя и неширокая, но на диво полноводная; судя по бесчисленным уносимым течением кругам, рыбы в ней было видимо-невидимо. На дичь в болотистых зарослях особо рассчитывать не приходилось. Птицу с его вооружением подобьешь едва ли, а четвероногие здесь столь велики, что есть реальная опасность самому сделаться дичью… Отгоняя от себя тревожные мысли, охотник зашагал к воде…
Ах, не было печали! Буквально из огня да в полымя. Пробираясь к реке, он невольно выбрал свободный проход, полосу, не заросшую тростником. Вся эта глинистая прогалина была истоптана копытами. Очевидно, здесь проходили к водопою быки и кабаны. Ему показалась подозрительной гладкая площадка без единого следа. Но голод притупил бдительность; охотник сделал шаг, другой… земля под ним заколебалась, и он с хрустом, изрядно ободрав бока, полетел в затхлую темноту.
Нет, избранный в жертвы явно недооценивал своих сородичей, их храбрость и охотничье умение. Владения племени непрерывно расширялись; дикий, своенравный мир природы, огрызаясь, все же уступал людям.
За те месяцы, пока смертник томился на «почетном» ложе, мужчины успели проложить тропу к реке и вырыть ловчую яму для самых крупных животных. Пожалуй, здесь мог бы уместиться и мамонт. На дне ловушки, скупо освещенной через дыру, проделанную упавшим человеком, торчали заостренные колья. По счастливой случайности, охотник не напоролся ни на один из них.
Падение никак не отразилось на ловкости и сообразительности беглеца — он умел мгновенно собирать свое тело и приземлился, как кошка, на четвереньки. Затем подобрал отлетевший в сторону топор и принялся внимательно осматривать яму. Вероятно, он был первой добычей строителей ловушки… Медлить не приходилось — ловцы наверняка проверяли свою яму каждое утро; коль скоро нынешним утром племя собралось на церемонию, значит, придут после полудня.
Стены были рыхлые, влажные; в одном месте на полу накапливалась вода. Видно было, что западня не прослужит долго. Охотник выбрал наиболее прочный участок стены и принялся вырубать в нем лунки. Работа спорилась. Скоро он окончил ряд «ступеней», по которым можно было легко взобраться почти до самого края. Беглец не сомневался, что благодаря своей изворотливости и крепости мышц сумеет, вися на стене, довести «лестницу» до конца. Очевидно, так бы оно и произошло, если бы не новое неожиданное обстоятельство.
За спиной прильнувшего к стене охотника громко затрещало; ловушку залил солнечный свет, и что-то тяжелое мягко упало на пол. Цепляясь левой рукой за верхнюю из выдолбленных лунок, он обернулся… и сразу понял ситуацию. В яме оказалось сразу двое животных. Судя по всему, первое из них — копытное, напоминавшее небольшую косулю, только более лохматое — уходило от погони; а преследователь попал сюда по инерции, не успев затормозить, когда провалилась «косуля». Злосчастное травоядное распороло живот и теперь билось в агонии на колу, оглашая западню жалобным блеянием; хищник остался невредим. Он стоял в замешательстве, видимо, не зная, что предпринять: то ли вцепиться в «косулю», то ли попробовать выбраться наружу. Наконец склонился ко второму и начал обнюхивать стены, прижав уши и упруго размахивая полосатым хвостом. То был странный, с точки зрения Сурена, но хорошо знакомый охотнику зверь, один из самых опасных, с которыми племени приходилось иметь дело: пещерный тигр, кряжистый и приземистый, с жесткой гривой на шее, редкими тусклыми полосами и парой кривых бурых клыков, видимых даже при закрытой пасти. Беглеца объял страх, ничуть не меньший, чем во время шествия, — пополам с кровожадным азартом. Такой трофей мог прославить человека; такая шкура на плечах — свидетельствовать, что идет герой…
Обежав три угла, тигр остановился под висящим на стене человеком; задрал голову, наверное, размышляя, какое место в его планах может занять эта новая живность. Охотник видел совсем близко мутно-опаловые глаза с вертикальными щелями зрачков; дыхание гигантской кошки обдавало щиколотки.
