– Попробуй. Иногда разделенная боль кажется вдвое легче.
В любое другое время, думала она потом, он никогда не заговорил бы об этом, так глубоко в душе он хранил то воспоминание, но больной и сгорающий от жара, еще одурманенный опием, Роберт все же забыл об осторожности. В отрывистом шепоте оживало прошлое, которое постепенно сложилось для Изабеллы в единое целое.
– Это было через два года после того, как разразилась война. По всей Франции были очаги роялистского сопротивления: в Вандее, в Лионе, на юге. Мой кузен Жак оказался в самой гуще. Война шла неудачно для нас. Мы нуждались в любой помощи, какую только могли получить. Было необходимо, чтобы кто-то поддерживал связь между бунтовщиками, организовывал их, доставлял оружие и золото и снабжал сведениями.
– И этим занимался ты?
– Да, какое-то время. Мне это было нетрудно. Я знал страну. У меня были связи.
«Но опасно, – подумала Изабелла, вздрагивая, – страшно опасно».
– И что случилось?
– Я подозревал, что среди нас был предатель, осведомитель тех кровожадных дьяволов в Париже, но окончательно убедился только одной зимней ночью.
Роберт надолго замолчал, и Изабелла подумала, что он забылся в тяжелой дремоте, но потом он снова заговорил таким тихим голосом, что она едва разбирала слова.
– Племянница Жака, Сесиль, передавала донесения от одной группы к другой. Я не хотел привлекать ее в дело. Она была ребенком, всего пятнадцать лет, но Жак сказал: «Так надежнее. Кто станет подозревать школьницу, гуляющую по улицам?» Никто из нас не пользовался своим настоящим именем. У нас были птичьи клички. Я звался Соловьем, а человек, с которым я должен был встретиться в тот вечер, был известен как Филин. Встреча с ним была назначена в амбаре на краю деревни, куда я собирался доставить золото и сведения о судне, тайно отплывающем к берегам Бретани, где его уже ждали.
– Контрабандисты, – выдохнула Изабелла. Он слабо улыбнулся.
– Да, иногда мы использовали их.
Роберт помолчал минутку, потом с трудом перевел дыхание и продолжил так тихо, что ей пришлось наклониться ближе, чтобы различить слова.
– Когда я добрался до места, то сразу понял: что-то случилось – он был не один. Там оказалась Сесиль. Стояли сильные холода, и в амбаре горела небольшая жаровня. Я сразу же спросил: «Что здесь делает девочка?» А он рассмеялся: «Какие же вы дураки, что доверяете свои секреты ребенку. В этой хорошенькой головке есть все сведения, которые нам так нужны, мой дорогой Соловей, и до исхода ночи вы оба запоете». Тогда в мерцающем свете от жаровни я увидел, что руки и ноги Сесиль были связаны так, что она не могла двигаться. Она стояла у стены, и я заметил дикий ужас в ее глазах. Бог знает, что он уже успел сделать с нею. МЫ не носили с собой оружия, потому что если бы нас остановили головорезы Фуше, это бы означало заключение в тюрьму и смерть. Я подождал немного, придумывая, что предпринять, и увидел, как он вытащил из жаровни железный прут, один конец которого накалился докрасна. «Теперь я хочу услышать, – сказал он, – имена, места встреч. Я знаю, вам они известны. Давай быстро, а не то маленькой Сесиль уже не быть такой хорошенькой». Филин придвинулся ближе к девочке, чтобы она почувствовала жар раскаленного железа. Я увидел, как она сжалась и сдавленно вскрикнула. Я знал, они могли это сделать. Я видел, как мужчин подвешивали над медленно тлеющим огнем, пока ноги у них не покрывались волдырями и не чернели. Я видел, как мучили женщин. Он придвинулся к ней еще ближе, наслаждаясь своей властью, уверенный в победе, и я рискнул. Я прыгнул на него.
Изабелла живо представляла себе все это: темный амбар, дрожащий ребенок, зловещие отблески огня.
Роберт смотрел прямо перед собой глазами, полными ужаса.
– Это было ошибкой, – продолжал он хриплым шепотом. – Падая, Филин зацепился за жаровню, солома загорелась. Языки пламени лизали пол. Сесиль кричала, пытаясь освободиться и не имея возможности бежать. Он вскочил на ноги и бросился на нее. Я схватил упавший прут и швырнул в него. Раскаленный конец попал Филину в лицо, и он завопил от боли, хватаясь за обожженное место, в то время как начали гореть его волосы. Пламя добралось до тонкого платья Сесили, и оно загорелось. Она кричала от ужаса. Я стащил с себя пальто, набросил на нее, пытаясь сбить пламя. Вынес ее наружу на холодный ночной воздух, но я опоздал, безнадежно опоздал. Я бежал так, словно за мной гнался дьявол, бежал к дому, где, как мне было известно, мог получить помощь и убежище. Они сделали, что могли, но девочка умерла несколько часов спустя… – Роберт устало закрыл глаза. – Жак не обвинял меня, никто меня не обвинял, но я никогда не мог себе простить.
– Что случилось с человекам, который мучил ее?
– Тогда я думал только о Сесили. Потом мы решили, что он погиб в огне.
Роберт откинулся на подушки, с лицом, серым от боли и изнеможения. Изабеллу захлестнул такой поток нежности, такое сильное желание утешить, что она не могла вымолвить ни слова. Вместо этого она взяла руку Роберта и в следующее мгновение почувствовала, как его пальцы вернули ей пожатие.
Немного позже, когда Изабелла собиралась отойти, он прошептал:
– Не уходи. Пожалуйста, не уходи… – И она осталась рядом с мужем, держа его руку в своей руке, пока он снова не забылся в беспокойном сне.
Все тело у Изабеллы замлело, но она не хотела вставать, мысленно возвращаясь снова и снова к тому, что Роберт рассказал ей. Это был полный ужаса взгляд в ту его тайную жизнь, о которой он так мало говорил. То таинственное сообщение: «Дьявол крадется» – было ли оно предупреждением от одного из тех, с кем Роберт работал в прошлом? Значит, были враги, замышлявшие месть? Изабелла содрогнулась, как будто опасность таилась совсем рядом.
Изабелла не могла заснуть, и пока медленно тянулись часы, стала разбираться в самой себе. С того ужасного времени во Франции, когда счастливый мир детства был жестоко разрушен, она стремилась любить и быть любимой, быть кому-то нужной. Эта потребность реализовывалась в ее привязанности к Ги, потом излилась на Люсьена, беспомощного, зависящего от нее. Она спасла ему жизнь и в порыве безотчетной щедрости пожелала отдать ему все, даже саму себя. Все эти летние месяцы, в первом упоении успехом, то чувство еще оставалось – горение, восторг, желание принадлежать – до последней встречи в садах Вауксхолла, когда вдруг оказалось, что у красивого юноши, искателя приключений, обладающего таким обаянием и привлекательностью, на уме совсем другое. Прежде она жила мечтой, иллюзией. Теперь Изабелла распрощалась с нею и могла посмотреть на все с холодной ясностью и испытывала чувство глубокого стыда за то, что так обманывалась.
С Робертом все было иначе. Он пришел к ней из другого мира. Того мира, что находился за пределами повседневной рутины замкнутого круга усадьбы. Уверенный в себе, независимый, отдающий все и ничего не требующий взамен – таким она узнала его, а теперь ей открылась другая сторона его души, о которой раньше она не подозревала, – чувствительная и уязвимая. Все ценности в представлении Изабеллы поменялись местами. Впервые она почувствовала, что нужна Роберту, что она тоже может что-то отдать, и ее сердце устремилось к нему. Изабелла вспомнила стихи, которые где-то прочла:
Она впервые поняла, что означают эти строки.
На следующее утро, к счастью, Роберту стало немного лучше. Мучительная ночь прошла, и жар спал. Боль все еще не оставляла его, он еще выглядел чрезвычайно изнуренным и больным, но глаза уже стали более ясными, и Роберт все больше походил на самого себя.
Считая свое лечение весьма успешным, доктор Ренье так нахваливал своего пациента и самого себя, что Изабелле захотелось его поколотить.
Доктор заново осмотрел рану, одобрительно сопя, перевязал ее, причинив Роберту излишнюю, как тот решил, боль, затем повернулся к Изабелле.
– Думаю, мы смеем надеяться на выздоровление, мадам. Инфекции, которой я так опасался, нет и, кажется, наш больной продержится. Но следует быть осторожными, очень осторожными. Наверное, сегодня можно разрешить ему съесть что-нибудь. Несколько ложек куриного бульона. Даже можно выпить стакан вина, но только один, не больше. Уверен, микстура, которую я вам прислал, помогла сбить жар, –
