вопросам, связанным с поведением в обществе. Вэлдо ввел юношу в избранные круги, направляя его так, чтобы обойти опасные мели, на которых неопытный мореплаватель мог безнадежно посадить свой корабль и оказаться погребенным под волнами, бушующими в житейском море. И постепенно сам привык считать Джулиана своим подопечным. И, хотя тому исполнилось уже двадцать три года, продолжал его еще опекать. Так что леди Линдет не могла бы обвинить его в большей степени, нежели он сам себя, если бы позволил Джулиану угодить в западню и жениться. Отвратить от себя молодого кузена, проникнутого беспредельной верой в него, требовало от Идеального Мужчины большого мужества, но и добиться влюбленности Тиффани ему было тоже нелегко. Избалованная чуть ли не с момента появления на свет, наделенная не только красотой, но и значительной независимостью, думающая о себе как о большой награде для любого мужчины, она возомнила, что кружить голову всем и каждому — чуть ли не ее первейшая обязанность, а особенно тем, кто не обращает на нее должного внимания. Сэр Вэлдо, наблюдая, как на балу в Стаплсе она кокетничала с Хампфри Колебатчем, ничуть не сомневался — этот грамотный, но внешне непривлекательный юноша нужен ей только потому, что остался равнодушным к ее чарам. Он прекрасно понимал: если бы Тиффани не считала, что пленение Идеального Мужчины принесет ей оглушительный триумф, то он представлял бы для нее интерес не больше, чем все другие седобородые мужчины. Это сэр Вэлдо прочел в быстром взгляде, который она бросила на него. Тиффани определенно нацелилась на Идеального Мужчину. Он почти без усилий выскользнул бы из ее хищных щупалец и с радостью утер бы ей нос, если бы не видел, с каким блеском в глазах взирал на обольстительное личико Джулиан. Однако сэр Вэлдо прекрасно понимал — любая его благая попытка указать молодому лорду на изъяны прелестного создания, которые так очевидны ему, будет тщетной. Охладить его восторженность и пыл могло только прозрение — он должен был сам убедиться, что Тиффани движет тщеславие и надменное пренебрежение к чувствам остальных, упорное нежелание заботиться о чьем-либо благе, кроме своего собственного. Более чем вероятно, Джулиан проигнорирует или даже с негодованием отвергнет предостережения, сорвавшиеся с языка высокочтимого им доселе глубокоуважаемого ментора и кузена, но не сможет не поверить тому, что увидит сам. Поэтому Идеальный Мужчина, вместо того чтобы раз и навсегда покончить с претензиями на него прекрасной мисс Вилд, начал вести тонкую игру, от которой Тиффани бросало то в жар, то в холод. Он то возбуждал в ней надежду, что она наконец-то вызвала в нем интерес, то полностью ее игнорировал, уделяя внимание другой леди. Вэлдо отпускал ей комплименты, но как бы нехотя и от случая к случаю, иногда даже слегка заигрывал с ней, но в такой манере, что она не была уверена, не развлекается ли он с нею просто как с ребенком. До сих пор Тиффани еще не сталкивалась ни с чем подобным. Все ее воздыхатели были мужчинами намного моложе его и в силу своей неопытности почти чуждые коварству. Они либо изнывали от любви к ней, либо, как Хампфри Колебатч, вообще не обращали внимания. Но Идеальный Мужчина — то восхитительный, то отвратительный — оказался настолько скользким, что можно было сойти с ума. Не выказывая ни малейшего признака, что воспылал к ней страстью, он насмехался над ее поклонниками, утверждая, что они, как пирожки, сами просятся в рот. Тиффани воспринимала все это как личное оскорбление и вознамерилась любой ценой заставить его пасть к ее ногам. Он заметил гневный блеск в глазах девушки и улыбнулся:
— Нет, нет! Знаете, боюсь, как бы вам не поперхнуться.
— Не понимаю, о чем вы?
— Да о том, что всерьез помышляете — насколько аппетитным из меня выйдет очередной пончик. На вашем месте не стал бы и пытаться: девушки, даже почти хорошенькие, не в моем вкусе. Вот женщины — другое дело!
— «Почти хорошенькие»! — У Тиффани перехватило дыхание. — Это я-то?!
— Да, именно вас я и имел в виду, — как ни в чем не бывало ответил сэр Вэлдо. — По крайней мере, вы мне кажетесь такой, правда, я предвзято отношусь к темноволосым девушкам — пожалуй, с излишней симпатией. Другие, возможно, со мной и не согласятся.
— Еще как не согласятся! — заверила она, вспыхнув от негодования. — Другие говорят… Да все говорят, что я прекрасна!
Он сумел сохранить невозмутимость, но губы его слегка скривились.
— Да, конечно. Это хорошо известно — все наследницы всегда прекрасны!
Тиффани уставилась на него с недоверием:
— Но… Вы, что же, на самом деле не думаете, что я прекрасна?
— Даже и в голову не приходило.
— А вот я знаю, что прекрасна! — заявила она абсолютно серьезно. — Анкилла считает, что мне не следует так говорить, да я и сама не хотела, потому что, когда у меня срываются такие слова, я теряю часть моей красоты… Во всяком случае, так утверждает Анкилла, хотя никак не могу взять в толк, как такое может быть? А вы как думаете?
— Думаю, это — какой-то абсурд! Вы правильно сделали, что коснулись этой темы.
Она обдумала его слова, явно подозревая подвох, и, не придя ни к какому выводу, решила потребовать объяснений.
— Это еще почему?
— Люди так ненаблюдательны, — пояснил он сладким тоном, — а мужчины особенно, в том числе и я.
Она разразилась переливчатым прелестным смехом:
— Ох, вы невыносимы! Из всех, кого я знаю, вы самый ужасный человек! Мне не следовало бы больше иметь с вами дела, — и упорхнула прочь.
Он небрежно махнул ей на прощанье, но про себя отметил, что, когда она, забыв свои амбиции, внезапно от души рассмеялась, даже он не мог не восхититься.
Мисс Трент, успевшая подойти к ним в этот момент настолько, что услышала их последний обмен «любезностями», произнесла бесстрастным голосом:
— Еще как невыносимы!
Он улыбнулся, окинув ее одобрительным взглядом. Анкилла была одета весьма просто, впрочем, как обычно. Она носила муслиновые и батистовые платья, которые сама кроила и шила, с особой, только ей одной свойственной элегантностью, и Вэлдо никогда еще не видел, даже в самые жаркие дни, чтобы у нее был помятый или разгоряченный вид.
Устранив возникшее между ними небольшое недопонимание, он сумел наладить с ней отличные взаимоотношения. Его ухо быстро уловило натянутые потки в голосе мисс Трент, когда она спросила, знаком ли он с ее кузеном. И ему показалось, что ей стало легче, когда он заверил ее, что знать не знает мистера Бернарда Трента. Некоторый свет пролил Джулиан, к которому Вэлдо обратился за справками.
— Бернард Трент? — переспросил тот. — Нет, что-то не припомню… Хотя вспомнил! Ты имеешь в виду сына генерала Трента, не так ли? Я видел его только мельком. Так, хвастун и фат, любитель лошадей. — Он запнулся, когда его внезапно осенило, и воскликнул: — Великий боже, он что же, родственник мисс Трент?
— Ее кузен, как мне стало известно.
— Господи! Да он простофиля, каких мало, если не олух! — откровенно высказался Джулиан. — Закадычный друг Маунтсоррела… В Харроу их частенько можно видеть на пару. Ведь ты знаешь, что это за птица, Вэлдо! Всегда отпускает шуточки, воображает себя шишкой на ровном месте, хотя на самом деле — видит бог! — ровным счетом ничего собой не представляет и шляется по городу в окружении прихлебателей, каких еще свет не видывал.
— Да, я знаю молодого Маунтсоррела — один из недавно распустившихся тюльпанов «Коринфа».
— Тюльпан! — с презрением фыркнул Джулиан, который уже при первом выходе в свет был представлен всему букету «бутонов» и «тюльпанов». — Скорее возомнивший себя таковым! Один из тех, кто воображает, будто попадет в струю, если будет махать боксерскими перчатками в «Ватче» или напиваться как свинья в «Филд-оф-Блад». А что касается принадлежности к избранным «Коринфа», то он и рядом не стоял.
— Да ты рубишь сплеча, — заметил сэр Вэлдо не без удовольствия.
— Ты же сам учил меня этому! — не уступал Джулиан. — У Маунтсоррела одна труха в голове, но, должен признаться, якшается он со «львами»! Вот, к примеру, Ватчет. Он износил больше кепи и сюртуков для козел, чем ты, но его и близко не подпускают к клубу «Четыре коня»! Тоже и Стоун! Для него спорт —
