бесполезно?
– Нет, нам ни в коем случае нельзя проявлять слабость.
– Да я и не хочу с такой дрянью разговаривать! Представь себе, Макс, она сама сидит за карточным столом и держит банк! Какая же это, должно быть, бесстыжая особа. Салли говорит, что у них собираются все гуляки Лондона и она привечает даже таких негодяев, как лорд Ормскерк. Он вечно трется около нее. Боюсь, что у нее с ним совсем не такие невинные отношения, как воображает мой бедный обманутый мальчик. Но когда я ему это сказала, он так и взвился.
– Ормскерк? – задумчиво спросил Равенскар. – Тогда надеяться не на что. Попытки договориться с особой, которая поощряет ухаживания Ормскерка, обречены на провал. Я был об Адриане лучшего мнения.
– Его тоже нельзя винить. Он же никогда не имел дела с подобными людьми. Бьюсь об заклад, что эта девка рассказала ему о себе какую-нибудь трогательную историю. Кроме того, по отзыву Салли Рентон, она очень хороша собой. Вот если бы она предпочла Ормскерка… как ты думаешь, может такое быть?
– На это нет ни малейшей надежды. Ормскерк никогда на ней не женится.
Глаза леди Мейблторп налились слезами.
– Но что же мы будем делать, Макс, если она откажется?
– Надо ее заставить.
– Если бы не война в Европе, я отправила бы его за границу. Только он, наверно, отказался бы ехать.
– Скорей всего.
Леди Мейблторп вытерла платочком глаза.
– Если мой сын женится на этой твари, я умру.
– Не умрете. Но не надо так расстраиваться, сударыня. Он на ней не женится.
Это заверение несколько утешило леди Мейблторп.
– Я знала, что ты меня выручишь, Макс. А что ты собираешься делать?
– Для начала сам взгляну на эту прелестницу. Вы говорите, это на Сент-Джеймс-сквер?
– Но ты же знаешь, что в такой дом не всякого пускают. Они боятся полиции. Чтобы туда попасть, наверно, нужно иметь приглашение.
– Что? Не пустят богатого мистера Равенскара? – цинично усмехнулся ее племянник. – Дорогая тетушка, меня примут с распростертыми объятиями.
– Надеюсь, они не обберут тебя до нитки.
– На самом-то деле вы надеетесь, что обберут, – возразил Равенскар. – Только не такая я птичка, которую легко ощипать.
– Если Адриан там тебя встретит, он поймет, что это я тебя послала.
– А вы не признавайтесь, – посоветовал Равенскар.
Леди Мейблторп возразила было, что обман – это грех, но, увидев ухмылку племянника, замолчала и потом сказала не без яда:
– Смотри только сам не попадись к ней на крючок. Она, говорят, весьма соблазнительный кусочек.
Равенскар рассмеялся:
– Обо мне можете не беспокоиться, сударыня. Мне не двадцать лет, и я не склонен к романтике. Но лучше не говорите Адриану, что я у вас был. Я его, наверно, увижу сегодня вечером на Сент-Джеймс- сквер.
Сменив гнев на милость, леди Мейблторп протянула ему руку:
– Ты ужасно действуешь мне на нервы, Макс, но все-таки не знаю, что бы я без тебя делала. Ты все уладишь – я целиком на тебя полагаюсь.
– На этот раз, – сказал Равенскар, поднося ее руку к губам, – вы действительно можете на меня положиться.
С этими словами он ушел, а леди Мейблторп опять раскрыла книгу. Однако, вместо того, чтобы читать, она некоторое время глядела на пламя в камине, и у нее в голове роились самые приятные мечты. Она надеялась, что спасенному от рокового шага сыну этот урок пойдет на пользу и больше он уже никогда не попадется в сети авантюристок. Ей не слишком понравился отзыв Равенскара о своей сводной сестре Арабелле, но леди Мейблторп не была склонна придавать большое значение легкомысленным выходкам девушки, которой едва исполнилось восемнадцать лет. Жалко, конечно, что Арабелла такая кокетка, но, если во всякой другой девице подобная склонность к флирту заслуживала сурового осуждения, в богатой наследнице Арабелле этот недостаток снисходительно именовался девичьей игривостью. Леди Мейблторп намеревалась женить сына на Арабелле, как бы та ни была легкомысленна. По всем статьям хороша: знатного рода, богата, красива, знакома с Адрианом с детства и, несомненно, будет ему прекрасной женой. Леди Мейблторп не возражала против живости характера Арабеллы, поскольку девушка, хотя и в свойственной ей игривой манере, всегда была почтительна к тетке.
Воспоминание о «никому не известном офицеришке» на мгновение омрачило счастливый ход мыслей леди Мейблторп. Но она тут же его отмела – неужели же Макс не сумеет положить конец подобной глупости? Какой бы он ни был бесчувственный человек, он не станет спокойно смотреть на то, как Арабелла и ее восемьдесят тысяч фунтов стерлингов уплывают к какому-то офицеришке. Сама-то леди Мейблторп считала, что и Арабелла, и ее восемьдесят тысяч фунтов должны достаться не кому-нибудь другому, а ее сыну.
«Корыстолюбие мне чуждо, – утверждала она, – и если бы мой мальчик сказал, что кузина ему не нравится, я никогда в жизни не стала бы принуждать его к браку с Арабеллой». Однако восемьдесят тысяч фунтов! Какая разумная женщина станет возражать против такого прибавления к семейному капиталу, особенно когда из этого капитала, к которому за годы несовершеннолетия Адриана прибавились солидные проценты, вскоре придется (если верить Максу) выложить огромную сумму – десять тысяч фунтов стерлингов. Как удачно, подумала леди Мейблторп, что управление делами Мейблторпов все эти годы находилось в надежных руках Макса, а не досточтимого Джулиуса Мейблторпа. Надо признать, что у Макса есть голова на плечах. В значительной степени благодаря ему Адриан по достижении совершеннолетия (и несмотря на потерю десяти тысяч фунтов) вступит во владение приличным состоянием. Разумеется, его нельзя сравнить с богатством самого Равенскара – по коему грустному поводу леди Мейблторп уже много лет испытывала не объяснимое разумными доводами раздражение. Она даже порой жалела, что у нее нет дочери, которую можно было бы выдать замуж за Равенскара.
Леди Мейблторп, наверно, переносила бы эту несправедливость легче, если бы Равенскар бездумно проматывал свое богатство. Но судьба отказала ей в этом утешении. У Равенскара были скромные вкусы. Конечно, он содержал большой дом на Гроувенор-сквер и великолепный особняк в своем родовом имении Чамфриз, где, не считая обширных земельных угодий, был парк с оленями и лес, кишевший дичью. Но он никогда не устраивал там роскошных балов, хотя, по мнению тетки, вполне мог бы это делать. По крайней мере, тогда его мачехе Оливии Равенскар было бы чем заниматься, кроме своего слабого здоровья. Состояние здоровья второй миссис Равенскар, к которому, казалось бы, леди Мейблторп не имела ни малейшего касательства, неизменно приводило ее в раздражение. Леди Мейблторп жила в очень красивом доме на Брук-стрит, но, конечно, предпочла бы жить в огромном особняке на Гроувенор-сквер, где она могла бы принимать на широкую ногу. Оливия же, жалуясь, что ее слабые нервы не выносят лондонского шума, предпочитала жить в Танбридж-Уэлсе или Бате, чем ужасно досаждала своей золовке. А Макс либо созывал своих приятелей-холостяков, либо устраивал такое сборище, на котором леди Мейблторп никак не могла выступать в роли хозяйки. И она просто не могла понять, что ему за радость жить одному в таком огромном доме.
Еще меньше его тетка, большая любительница развлечений, могла понять, почему Равенскара так мало привлекают общепринятые светские удовольствия. Его никогда не видели на балах, музыкальных вечерах и маскарадах, вместо этого он посещал петушиные бои или сидел в какой-нибудь низкопробной таверне в Уайтчапеле в компании профессиональных боксеров. Он был членом множества модных клубов, но редко их посещал. Его тетка знала, что он часто бывает в игорном доме Брукса, где играют по-крупному, и что его друзья с завистью говорят о его лошадях. Но лошади и игра были, пожалуй, единственным, на что он не жалел денег. Салоны кишели изощренными денди, и даже джентльмен, не претендующий на звание щеголя, был способен потратить много часов, обсуждая с портным покрой и цвет модного жилета, и тратил
