обнажил непокрытую голову с черными как вороново крыло, коротко остриженными по нормандской моде волосами.
Роберт спрыгнул с коня, а Вальтер, преклонивший колено при встрече, быстро вскочил, чтобы подхватить поводья. Граф фамильярно похлопал его по плечу, как обычно хлопал тех, кому доверял, и приветливо поздоровался с Фулбертом. Затем повернулся к соскочившим с коней следом за ним знатным господам и воскликнул:
— Пойдемте, сеньоры, вы должны увидеть моего чудесного сына, о котором я так много слышал! Идем со мной, милый кузен Эдвард, обещаю тебе столь же пышный прием.
Он взял человека, к которому обращался, за руку и повлек за собой в зал.
По сравнению с ярким солнечным днем на базарной площади внутри дома казалось мрачновато. Граф задержался на пороге, помаргивая от дыма очага и оглядываясь в поисках Герлевы.
Она подбежала к возлюбленному, и он тут же отпустил руку кузена, обхватив ее за талию, и приподнял в крепком объятии. Они обменялись нежными любовными словечками, но столь тихо, что даже стоящий за графом человек ничего не расслышал.
— Лорд, посмотрите на своего сына, — пригласила Герлева и, взяв графа за руку, подвела его к колыбели в углу, где лежал ребенок.
Граф Роберт, которого в народе называли Великолепным, казалось, заполнил все вокруг своим блеском. Его мантия при ходьбе сметала тростник на полу, драгоценности на руках сияли в свете пламени. Все еще держа Герлеву за руку, он стоял у колыбели, любовно поглядывая на своего сына. Цепь, которую граф носил на шее, соскользнула, когда он наклонился, и закачалась над малышом. Привлеченный ею, он тотчас потянулся ручонками к драгоценности и, будто размышляя, откуда это чудо взялось, обратил личико к отцу, посмотрев ему прямо в глаза. Было заметно как они похожи: у ребенка такое же упрямое выражение лица, какое по праву рождения имеют все нормандские герцоги со времен Роллона. Родственник графа, молодой Роберт, сын графа Ю, прошептал о своем открытии стоящему рядом Вильгельму Тальва, лорду Белесма. Тот, уставившись на младенца из-за плеча графа, пробормотал что-то невнятное, похожее на ругательство, и, заметив удивление молодого Роберта Ю, попытался обратить все в шутку, сказав, что якобы уловил ненависть в глазах ребенка, а посему считает это признаком окончательного краха своего рода. Все это показалось молодому Роберту малоправдоподобным, и он решил, что лорд Белесма перепил крепкого ячменного меда: лежащий перед ними ребенок — обычный безземельный бастард, а у Вильгельма Тальва земли и во Франции, и в Нормандии, да и вообще его считают человеком, которому лучше не попадаться на пути. Юноша выглядел настолько обескураженным, что Тальва покраснел и тотчас отошел, едва ли понимая причину своего внезапного взрыва.
Граф Роберт восхищался сыном.
— Это плоть от моей плоти, — обратился он к человеку, которого во дворе брал за руку, и повторил: — Эдвард, скажи, разве не прекрасен мой сын?
Принц саксонский подошел ближе и, улыбаясь, взглянул на дитя. В отличие от нормандцев, он был очень привлекателен, с длинными светлыми локонами и розовыми щечками. Глаза принца хранили северную синеву и были очень дружелюбными, хотя и несколько безвольными. Рядом с ним стоял младший брат, Альфред, очень похожий на принца, только более целеустремленный и суровый на вид. Держались оба гордо, на что имели полное право, будучи сыновьями умершего короля Англии, Этельреда. Они намеревались вернуться туда, едва датский захватчик Кнут успокоится навеки в сырой земле, — уж тогда-то Эдвард непременно станет королем. Теперь же юноша пребывал в изгнании и находился в полной зависимости от нормандского двора.
— Вы должны поклясться любить моего сына, все вы, — сказал граф Роберт, окидывая окружающих проницательным взглядом. — Пока он еще мал, но будет расти, обещаю вам.
Эдвард коснулся пальцем щечки ребенка.
— Конечно, я буду любить его, как родного сына, — пообещал он. — Однако как малыш похож на тебя!
Граф Роберт кивком подозвал своего единокровного брата и заставил того взять ручку ребенка.
— Ты будешь гордиться племянником, Вильгельм, — рассмеялся он. — Посмотри, как он уцепился за твой палец! Сильный вырастет парень!
— Вот так всегда, — ласково сказала Герлева. — Схватит так, будто никогда уже не выпустит.
Она хотела рассказать графу о вещем сне, но не осмелилась, стесняясь присутствия всех этих знатных господ.
— Сильный мальчишка, — пошутил Вильгельм. — Придется, видно, нам поостеречься, когда он подрастет.
Граф Роберт вынул меч из ножен.
— Если он — мой настоящий сын, то будет воином, — сказал он и положил меч в колыбель рядом с ребенком.
Сверкание драгоценных камней привлекло внимание младенца, и он, перестав тянуться к нашейной цепи графа, мгновенно схватил крестообразную рукоять меча. Дуксия, которая держалась позади, совершенно ошеломленная от такого изобилия знати в своем доме, едва подавила крик ужаса при виде сверкающей стали, оказавшейся рядом с маленькими ручками внука. А Герлева улыбалась.
Увидев, как крепко держит дитя рукоять меча, присутствующие бароны разразились взрывом хохота.
— Разве я не говорил? — настаивал граф Роберт. — Из него выйдет воин, клянусь Господом!
— Скажите, его уже крестили? — ласково спросил Эдвард.
— Месяц назад, в церкви Святой Троицы, — ответила Герлева.
— А как нарекли? — поинтересовался Роберт Ю.
— Вильгельмом, милорд, — ответила женщина, скрестив руки на груди.
— Вильгельм Воин! — засмеялся граф.
— Король Вильгельм, — едва прошептала Герлева.
— Вильгельм Бастард! — пробормотал лорд Белесма еле слышно.
Герлева незаметно взяла за руку графа Роберта. Они стояли, нежно глядя на своего сына Вильгельма, которого у колыбели нарекли Воином, Королем и Бастардом, а дитя восхищенно гукало над новой игрушкой, держа крошечными пальчиками тяжелую рукоять меча.
Часть первая
(1047–1048)
Безбородая юность
Глава 1
С самого детства на меня пытались давить, но милостью Господней я совсем освободился от чужого влияния.
Речь Вильгельма Завоевателя
Когда сыну Юбера д'Аркура исполнилось девятнадцать лет, отец подарил ему меч со словами:
— Не знаю, что ты с ним будешь делать.
Но Рауль уже несколько лет носил меч, не такой, правда, как этот, — с рунами на лезвии, выгравированными каким-то давно забытым датчанином, и с отделанной золотом рукоятью. Он сжал рукоять обеими руками, рассудительно ответив:
— Милостью Господа я найду ему хорошее применение.
Его отец и сводные братья, Жильбер и Юдас, громко расхохотались, потому что, хотя они и обожали
