Вильгельма. Герцога боятся, уважают, но кто посчитает за счастье отдать за него жизнь? Может, Фицосборн Сен-Совер, Тессон, его кузен Ю да ты — вот и все его друзья. Но уверяю тебя, самый последний крестьянин отдал бы жизнь за Гарольда.
Они медленно шли в тени высоких стен и молчали, пока, обогнув часовню во внутреннем дворе, не оказались перед центральной башней замка. Тогда Эдгар, посмотрев вверх на узкое окно, прорубленное в сером камне, сказал, несколько повеселев:
— Бьюсь об заклад, там сидит тот, кто не испытывает любви к Вильгельму.
Рауль посмотрел туда же.
— Граф Понтье? Конечно, но он склонится перед волей герцога, нравится ему это или нет, так же как и Жоффрей Майен.
— А как насчет архиепископа? — допытывался Эдгар. — Он тоже покорится?
— Можер? — воскликнул Рауль. — Мне кажется, он сбежит.
Друзья поднялись по ступенькам к высоким входным дверям. Эдгар фыркнул:
— Вчера Фицосборн рассказал мне, в каком виде он застал Можера, придя к нему как-то поздно вечером. Слышал уже?
— Нет, но догадаться могу.
— Даже этот кислый Альбени расхохотался, — продолжал Эдгар. — Ты знаешь, как Фицосборн умеет рассказывать свои истории. Его предупредили, что архиепископ погружен в молитвы, но он все равно вошел, чтобы подождать, пока тот освободится. Какой-то дурак привратник, не расслышав, что ему шепчет слуга, проводил Вильгельма прямо в кабинет и объявил, кто пришел. Фицосборн вошел как раз в тот момент, когда толстяк Можер стряхивал с колен свою любовницу и пытался сделать вид, что его руки заняты четками, а не шарят у нее за пазухой.
— Господи, да неужто все это в его собственном кабинете? — Рауля эта история одновременно и шокировала и развлекла.
— Именно там! — подтвердил Эдгар. — И с той самой рыжей девицей, Папией, которая по пятницам гоняла на базар свиней и как раз бежала из Мулен-ла-Марша, где он ее и подобрал. Не вспомнил? Знаешь, она сейчас поселилась во дворце Можера, разнарядилась в шелка и золотые цепочки, а уж важная стала, как сама герцогиня.
— Неряха крестьянская! — с омерзением передернулся Рауль. — Так вот что имел в виду Гале, когда отпускал прошлым вечером шуточки! Для Можера было бы предпочтительнее, чтобы все это не дошло до ушей герцога.
— Да герцог наверняка уже слышал, — жизнерадостно объявил Эдгар. — Весь двор все уже знает.
— Значит, скоро у нас наконец будет новый архиепископ, — констатировал Рауль.
И он оказался прав, хотя герцог и не привел в качестве причины лишения бенефиции дядины амуры. Дело было в другом. Конечно, Ланфранк получил разрешение на свадьбу Вильгельма с Матильдой, строители все еще готовили чертежи двух монастырей, которые были, так сказать, объявлены ценой этого брака, уже два инфанта родились от этого союза, но архиепископ Можер ни на йоту не отступил в своем неодобрении его. Честолюбивые устремления, порядком расстроенные падением его брата Аркуэ, постепенно возрождались в злобном желании увидеть крах своего слишком сильного племянника. Говорили о каких-то письмах, которыми он обменивался с французским королем. Так это было или нет — неизвестно, но когда сведения об отступлении Генриха дошли до Руана, архиепископ, говорили многие, изменился в лице, а стоящие в тот момент рядом с ним заметили болезненную ненависть в украшенных мешками глазах слуги Господа. В расцвете лет его считали коварным, но теперь он был просто стар, разочарование притупило сообразительность. Архиепископ выбрал весьма неблагоприятный момент, чтобы объявить о денонсации уже два года существующего брака, разрешенного Римом, а также об отлучении герцога Вильгельма от церкви.
Это и дало тот самый повод, которого ждал Вильгельм. Наконец его властная рука добралась и до архиепископа: Можер был лишен чина и получил приказ покинуть Нормандию в двадцать восемь дней. Его преемником стал некий Маурилиус, монах из Фекампа, очень достойный человек, настолько же известный своим воздержанием, насколько Можер был известен невоздержанностью.
В день отплытия Можера на остров Гернси Гале выдернул табурет из-под Вальтера из Фале в тот самый момент, когда тот собирался сесть за стол герцога. Тучный Вальтер с размаху шлепнулся на устилавший пол тростник.
— Ох, чрево Господне, вот проломлю тебе черепушку, дурак, за такие проделки! — бушевал свалившийся.
Гале, ретировавшись до пределов недосягаемости, пронзительно завопил:
— Вот, посмотрите! Повержен еще один дядюшка братца Вильгельма!
Губы герцога подергивались от еле сдерживаемого смеха, весь двор веселился в открытую, а Вальтер поднялся с пола с добродушной улыбкой и только покачал головой.
Глава 4
— Господин, это двенадцатилетний олень! — кричал один из егерей, перекрывая сигнал рожка, оповещающий о том, что зверь забит. Он склонился над еще дышащим животным и вытащил охотничий нож. Фицосборн недовольно сказал:
— Ручаюсь, это тот самый зверь, который ушел от меня вчера. Вам повезло больше, милорд!
Но Вильгельм смотрел на свой лук, будто впервые держал его в руках.
— Хотел бы я стрелять, как он, — сказал Эдгар Раулю. — Я, кажется, еще ни разу не видел, чтобы он промахнулся.
Рауль что-то ответил с отсутствующим видом. Он наблюдал за герцогом, пытаясь отгадать, что за мысль внезапно отвлекла его.
Герцог держал в руках стрелу, задумчиво наблюдая, как она балансирует на его пальце. Фицосборн отметил это странное поведение и спросил его, все ли в порядке. Казалось, Вильгельм не слышал его вопроса. Какое-то время он продолжал вертеть стрелу, затем поднял голову и коротко объявил:
— С меня хватит. Рауль, поскачешь со мной обратно?
— Рано еще! — воскликнул Фицосборн. — Вам уже надоело, сеньор? Альбини, ты с ними? Эдгар, тебе не везло сегодня, может, все-таки останешься?
— Мне нужен только Рауль, — бросил герцог через плечо.
Они скакали бок о бок по лесной тропе. Герцог по привычке покусывал плеть и хмурился, что было признаком мучивших его раздумий. Помолчав немного, Рауль спросил:
— Так в чем же дело, сеньор?
Вильгельм повернул голову в его сторону.
— Рауль, думал ли ты когда-либо, что стрелы можно использовать во время боя?
— Стрелы? — удивился Аркур. — Разве такое возможно?
— Почему бы и нет? — Герцог пришпорил коня в галоп. — Надо попробовать вооруженных всадников натренировать в использовании стрел. Они должны носить их вместе с другим оружием.
Он все еще хмуро смотрел вперед.
— Нет, так не выйдет, — будто спорил он сам с собой. — Человек, сражающийся мечом или копьем, должен иметь с собой щит. Надо придумать что-то другое.
— Если стрелой можно убить зверя, то человека и подавно, — вслух размышлял Рауль. — Но как лучник отыщет цель во время битвы? Его тут же и убьют, ведь защитить себя он не сможет.
— Так и случится, если он окажется в гуще боя, — согласился герцог. — Но лучники могут стрелять и с сотни шагов, а потому им не будет нужды защищаться.
Его глаза блеснули, и он пылко, как было ему свойственно, признался:
— Лик святой, я, кажется, разрешил загадку, над которой бьюсь уже много дней! Теперь верю, что лучники могут нанести серьезный урон врагу!
