еще хуже, чем я предполагал! Бог мой, я никогда бы не подумал…
— Нет-нет! — нерешительно выговорила Эмили и, зардевшись, опустила голову. — Просто он очень странный человек. Мама мне все объяснила и сказала, что я должна быть польщена… силой его чувств. Но… мне не нравится, когда меня так грубо целуют, а это его… се-сердит, и… Джерард, я боюсь его!
— О, гнусное животное! — В голосе юноши клокотало негодование. — Ты должна немедленно объявить Ротерхэму, что не можешь выйти за него замуж.
Ее глаза удивленно расширились.
— Ра-разорвать помолвку? Нет, я не могу! Мне ма-мама не позволит…
— Эмили, милая Эмили, она же не может принудить тебя выйти замуж против твоей воли. Ты только должна быть решительной!
Трудно было представить менее решительное выражение лица, чем то, что было у Эмили Лейлхэм, когда она слушала эти храбрые речи. Девушка побелела, в ее глазах затаился страх, и все тело дрожало. Ни один довод Джерарда не мог убедить Эмили, что она способна противостоять объединенному натиску ее матери и лорда Ротерхэма. При одной мысли о том, что придется бороться с двумя такими страшными людьми, несчастная девочка ощущала дурноту. Более того, хотя Джерард о том и не задумывался, эта альтернатива браку с маркизом казалась Эмили еще хуже, ибо не несла с собой таких приятных вещей, как диадема и титул маркизы. Мама ей говорила, что дамы, которые разрывают свои помолвки, остаются до конца дней старыми девами. И она права, стоит посмотреть на леди Серену — она такая красивая и такая умная, а до сих пор одна! Придется после разрыва помолвки жить дома с мисс Проул и детьми, и быть опозоренной, и наблюдать, как все ее сестры выходят замуж одна за другой и ездят на вечера и… нет, просто невозможно! Джерард ничего в этом не понимает!
Однако тот стал уверять Эмили, что подобное несчастье с ней не случится, а если и случится, то в любом случае продлится недолго, потому что он придумал очень хитроумный план и был уверен, что, если хорошо объяснит его суть своей обожаемой Эмили, та поймет, что ничто не послужит их целям лучше, чем помолвка с Ротерхэмом и ее последующее расторжение.
— Если ты не будешь помолвлена, твоя мама продолжит строить планы, как поскорее выдать тебя замуж за какого-нибудь знатного и состоятельного джентльмена, и не захочет даже выслушать мое предложение. Но когда ты объявишь о расторжении помолвки, она поймет, что дальше упорствовать бесполезно, и оставит тебя в Глостершире, а на следующий сезон вывезет в свет Анну.
— Анну? — возмутилась Эмили. — Ей будет только шестнадцать, и я этого не вынесу!
— Да послушай меня! — взмолился Джерард, горя от нетерпения. — В ноябре 1817-го я стану совершеннолетним — осталось ждать чуть больше года. И тогда уж Ротерхэм будет вынужден передать мне во владение мое состояние. Ну, конечно, это не совсем состояние, но я смогу получать около трехсот фунтов в год, что, по крайней мере, означает материальную независимость. Я не уверен полностью, выдаст ли маркиз мне эту сумму сейчас, если я брошу Кембридж, потому что отец завещал ее мне — вернее, кузену Ротерхэму как моему опекуну, пока мне не исполнится двадцать один год, чтобы из этих денег платить за учебу и содержание. А Ротерхэм выплачивает мне только содержание, а за учебу платит сам. Я его об этом не просил, и вообще-то лучше бы он этого не делал, потому что больше всего на свете мне не хочется считать себя обязанным ему. Уверен, он послал меня в Итон, чтобы держать в подчинении. Но забудем об этом. Дело в том, что я боюсь, как бы маркиз не заставил меня закончить полный курс в Кембридже. И знаешь, я тоже считаю, что должен завершить учебу, потому что хочу сделать политическую карьеру, и степень магистра мне в этом поможет. Один из моих близких друзей состоит в родстве с лордом Ливерпулем — у них есть общие интересы, и лорд готов помочь мне. Так что ты видишь теперь, что у меня прекрасные перспективы, помимо моей поэзии. Ротерхэм может считать, что поэзия — это не доходное дело, но вспомни о лорде Байроне! Уж он, наверное, сделал на стихах состояние, и если у него это получилось, то скажи, почему у меня не получится?
Эмили, слегка ошеломленная его красноречием, не могла найти причину, почему у него это не получится, и только восхищенно покачала головкой.
— Посмотрим, как получится! Заметь, я не рассчитываю на это, ведь у нашей публики отвратительный вкус. Но сейчас не об этом. Сейчас главное — решить, что нам делать! Ты обязательно должна разорвать эту ужасную помолвку. А я поеду в Кембридж на третий год, и как только окончу учебу — это будет в сентябре следующего года, — тут же постараюсь, чтобы меня представили лорду Ливерпулю. Это будет нетрудно, и я начну свой путь к успешной карьере. Затем в ноябре, когда мне исполнится двадцать один год, а твоя мама отчается подыскать тебе подходящего, на ее взгляд, мужа, — но если до этого тебе сделают предложение, ты должна будешь решительно отвергнуть его, запомни это! — я снова предложу тебе руку и сердце, и твоя мама станет рассыпаться в благодарностях! Что ты об этом плане думаешь, любимая?
Эмили не ответила. Она была мягкосердечной девушкой, и, кроме того, у нее почти отсутствовало мужество. Поэтому она уклонилась от оценки плана Джерарда, который, по правде сказать, совсем ей не понравился. Эмили почувствовала, что молодой человек не испытывал никаких сомнений в том, что ее чувства к нему остались такими же, как прежде. А открыть Джерарду, что, хотя он все еще нравился ей, у нее уже нет желания выйти за него, казалось Эмили невероятно трудной задачей. Она стала говорить уклончиво, пролепетала что-то о дочернем долге и, наконец, сказала, что леди Серена считает ее дурочкой, если она так боится лорда Ротерхэма.
— Леди Серена? — выпалил Джерард. — Скажи, пожалуйста, а почему же в таком случае она сама бросила маркиза? Мне очень хочется задать этой леди такой простой вопрос.
— Она живет здесь, в Лаура-Плейс, вместе с леди Спенборо, — нерешительно ответила Эмили, — однако, наверное, этого не стоит делать? Она может принять твой вопрос за непозволительную дерзость. А кроме того, она сама сказала мне, что они с лордом Ротерхэмом просто не подходили друг другу. Они ссорились так часто, что ей наконец все это надоело. Но я не думаю, что леди Серена боялась его. Она вообще ничего не боится!
— Так, значит, леди Серена сейчас в Бате? — В голосе молодого человека не чувствовалось восторга. — Лучше бы ее здесь не было.
— Она тебе не нравится? — изумилась Эмили.
— Нет, нравится. Даже очень нравится! Но я бы предпочел, чтобы она не сообщала Ротерхэму, что я сейчас здесь. Ты же знаешь, что, несмотря на разрыв, они большие друзья. Поэтому нельзя предугадать, что может выкинуть леди Серена, она весьма странная и непредсказуемая женщина. Ты ни в коем случае не должна посвящать ее в наши отношения.
— Ну разумеется! — Эмили была рада, что может выполнить по крайней мере хоть одну просьбу Джерарда.
— Если я столкнусь с ней здесь, то скажу, что заехал в Бат навестить своего друга. Правда, кузен Ротерхэм запретил мне приезжать сюда, поэтому…
— Он запретил тебе? — Девушку снова охватило беспокойство. — Но ты ведь не встречался с ним?
— Конечно встречался! — ответил молодой человек, выпячивая грудь. — Когда леди Лейлхэм отказалась сообщить мне, где ты находишься.
— Что? Ты был в Черрифилд-Плейс? — вскрикнула Эмили. — О Джерард, как ты мог? Что мне делать? Если мама узнает…
— Что сделано, то сделано! — угрюмо ответил он. — А как еще я мог отыскать тебя? И если я сразу же уеду из Бата — то есть сразу после того, как мы договоримся, что делать, — то она ничего и не прознает о моем приезде. А если и узнает, то ты скажешь, что не приняла моего предложения, и все будет в порядке.
— А лорд Ротерхэм знает, что ты сейчас здесь? — заволновалась девушка.
— Я сообщил ему, что собираюсь отправиться сюда, но готов поспорить, кузен не поверил, что я осмелюсь ослушаться его запрета. Точно не поверил. Он такого высокого мнения о себе! Но, кажется, я доказал ему, что он не сможет меня запугать. Я его не боюсь! Однако, все равно мне не следует долго находиться в Бате. Если Ротерхэму вздумается посетить тебя… — с простодушной искренностью заметил Джерард. — Я, конечно, не хочу сказать, что избегаю встречи с ним лицом к лицу, но дело в том, что это может погубить все, что я придумал, — добавил он поспешно.
Эмили, от расстройства прижавшая обе руки к щекам, не обратила внимания на последние слова юноши:
