— Ты, кажется, упоминал…
— Рассказы в журнальчиках, Боб. В маленьких захудалых журнальчиках. Совсем не то же самое, что настоящий журнал.
— Это только доказывает, что ко мне ты не расположен. Надо сказать, авторам я обычно нравлюсь, если, конечно, немного им подыграю.
— Понятия не имею, что это доказывает.
Теперь я жалел. Жалел, что история с моими публикациями так быстро закончилась, жалел, что приволок Роберта Партноу сюда в качестве некоего катализатора сознания. Не спасало даже то, что свинина не удалась. Как выяснилось, у Боба был чувствительный желудок, а вдобавок — приступы головной боли. Он вообще отличался неуклюжестью и вечно использовал ее как предлог, чтобы избежать занятий на тренажерах.
Я серьезно. Почему я поставил Боба в такое положение? В первые дни у меня не было времени задаваться этим вопросом, я был слишком занят. Чего я хотел добиться? Поймать неуловимую правду? Преодолеть препятствия, отделяющие меня от счастья? Увидеть, как кто-то застрянет в сегодняшнем дне и потеряет надежду на день завтрашний? Отыграться за все письма с отказами?
Пока я разрабатывал план — покупал пистолет, отделывал подвал, отслеживал ежедневные перемещения Роберта Партноу, — у меня как-то не было времени проанализировать собственные действия. Я не искал истоков своих поступков, задумывался о них не больше, чем о том, почему тот или иной сюжет рождается в моих тетрадях. Но теперь меня одолевали сомнения. Неужели я обманывался? Неужели напрасно решил, что похищение — смелый поступок? Может, я просто придурок, который упорно пытается настоять на своем и скатывается все ближе к отчаянию? Может, я всего-навсего иду по тропе, проторенной отбросами общества, которые не принимали ответ «нет»?
— Я хотел побольше узнать об издательстве, — ответил я наконец.
Это и в самом деле было одним из моих мотивов, пусть и не самым главным.
— А в библиотеку сходить слабо было? — Боб опустил голову на скованные ладони и посмотрел на меня поверх очков.
— Я хотел посмотреть изнутри, — ответил я. — Хотелось вникнуть во внутренние тонкости.
— Не мог на обед меня пригласить?
— Жизнь? Моя жизнь?
Мы сидели в «Полднике», местной забегаловке. Матовая дверь в кафе закрывалась с громким хлопком; вначале это отвлекает, потом привыкаешь — как привыкают к запаху бекона в середине дня. Промис сама меня пригласила.
— Я не прошу тебя заглядывать в будущее, — пояснила она. — Твоя жизнь до настоящего момента. Вот о чем я спрашиваю.
Когда мне задавали такие вопросы, я замирал и пытался понять, что же стало с моим уединением, со скукой, с моим одиночеством. Через три дня после того, как в моем подвале поселился Боб, я пошел в библиотеку и наконец изыскал возможность познакомиться с Промис — той самой девушкой, у которой не было ни единого друга во всем Сэндхерсте, хоть она и вела себя исключительно дружелюбно. Так кто такая Промис Бакли? И на что ей сдался мой честный ответ? К чему все эти полуправды? Ложь только отложит неизбежный душевный стриптиз.
— Дела шли не больно-то гладко, — ответил я.
— А в старших классах весело учиться было? В школе в…
— В Балтиморе, — закончил я. — Нет, не весело.
— Но ты не сдался. Ты пишешь.
— Слепил пару романчиков, — согласился я. — Их так и не опубликовали.
— «Для того, чтобы излечить мой разум, понадобится сила здорового грузчика». Это Кафка написал. В дневниках.
Я кивнул. В кафе зашла мамаша с двумя детьми: мальчиком и девочкой в похожих полосатых костюмчиках. Мать, наверное, была не старше Промис. Хлоп.
— Я так понимаю, — продолжала моя спутница, — когда ты говоришь, что дела шли не особенно гладко, ты имеешь в виду как раз писательский труд. Я не слишком бесцеремонна?
— Что ты, напротив, — заверил я ее с самой проникновенной улыбкой. Этой улыбке я выучился у матери.
— Эван, ты когда-нибудь был женат?
— Не мог на обед меня пригласить?
Ну и как реагировать на эту запоздалую уловку, на эту невинную хитрость, которая делала бессмысленным весь мой план?
— Боб, давай по-честному. Ты бы в жизни со мной не стал обедать.
— С чего ты взял?
— Давай по-честному, Боб.
За первые несколько дней я пристрастился к этим словам, как к мантре. Будто можно добиться честного ответа, выкручивая человеку руки. Да, я сглупил.
— Если бы меня напечатали в последнем номере «Харперс», тогда да, — кивнул я. — Или если бы я дружил с Мартином Амисом [5], а еще лучше — с его агентом. Кстати, кто его агент?
— «Харперс» тебе бы не помог, — вздохнул Боб. — Раньше — пожалуй, но не сейчас.
— А агент?
— Эван, не забывай, я порядком во всем этом покрутился и уже не такой жадный до новостей. Может, ты не того похитил?
— Издательское дело — как вода в ручье, вот что я слышал. Я читал статью в «Паблишерс уикли». Все уже не так, как в те времена, о которых ты говоришь. Стабильность исчезла. Выгода — вот главное. Дни небрежных финансовых отчетов — в прошлом.
— Я не уверен, что эти дни…
— Издатели нервничают. А нервный издатель свои решения меняет сто раз на дню.
— Ты читал «Паблишерс уикли»?
— Я на него подписан.
Боб лениво покачал головой. Глядя на мерное бесцельное движение, я ощутил чувство, близкое к жалости. Интересно, он об этом догадывался? Поэтому так себя и вел?
— А если я тебе все расскажу? Буду говорить часов шестнадцать и расскажу все, что знаю про издательское дело, — предложил Боб. — Про старые добрые времена расскажу: про владычество «Кнопфа» [6] и про царствование Беннета Серфа [7]. Расскажу про «Бертельсман» [8] и про старые разборки, о которых теперь мало что узнаешь. Кровавая борьба была, а ведь мы выжили. Расскажу, как нам это удалось. Помнишь, издательство «Рэндом хаус» месяц назад рухнуло? Все из первых рук. Запишешь, а потом мы вместе обсудим твои перспективы. А потом…
— Я не это имел в виду, — оборвал я его, нахмурившись.
Я откашлялся и прислушался к своему внутреннему голосу. Явственно различался шепот, рвущийся из глубины деревянного сундука, запертого на прочный замок. Мой внутренний голос — что это? Голос правды в ушах глухого. Именно от этого голоса я стремился избавиться всеми правдами и неправдами. Не хотелось, чтобы что-либо мешало мне совершать неблаговидные поступки.
В первый месяц, проведенный в Сэндхерсте, я зашел в подвал ровно один раз: сложил там лыжи, велосипед и коробки с памятными безделушками. Прошлые владельцы, похоже, использовали это помещение в качестве игорной комнаты. На вытертом ковре можно было различить следы от ножек бильярдного стола, а на одной из стен все еще висела выщербленная мишень для дартса, вся покрытая паутиной.
Перво-наперво я сменил проводку, которая самым причудливым образом переплеталась на потолке. Установил два звукоизолирующих слоя: закрыл потолок толстыми плитами специального материала шоколадного цвета, а потом то же самое проделал со стенами. Старый ковер от пола отодрал. Проблему с сантехникой я решил по-своему: провел воду от раковины с первого этажа прямо к биотуалету, который
