29 марта 1461 от Рождества Христова года, в великий для каждого христианина праздник йоркисты и ланкастерцы снова сошлись для сечи, на открытой всем ветрам Тайтонской пустоши. Зачинщики битвы начали наступление, их вели сам Эдуард, Фоконберг и Уорик. Защищавшимися ланкастерцами командовали Нортумберленд, Сомерсет и Эксетер.
Хотя наступавшим бил в лицо ветер со снегом, воинственные вопли, доносившиеся с их стороны, свидетельствовали о том, что силы у них немалые, тысяч эдак тридцать. У ланкастерцев, правда, солдат было гораздо больше, но среди них обреталось много шотландцев и бургундцев, нанятых королевой. Генри слыхал, что эти удальцы более искусны в мародерстве, нежели в честном бою, они и ради родной-то земли едва ли станут жертвовать своей шкурой.
Сквозь снежную пелену на ланкастерцев неожиданно посыпался град смертоносных стрел, солдаты, взвыв от боли, спешно заслонились щитами, зарядили луки, но ответная атака не удалась, летящие против ветра стрелы никого не задели. Йоркисты же, не растерявшись, подобрали вражеский подарочек и снова угостили противника его же стрелами. Когда колчаны обеих армий опустели, вперед двинулась легковооруженная пехота, готовая принять на себя, как уж исстари повелось, основные тяготы боя.
И вот раздался сокрушительный треск и леденящий душу скрежет: противники сошлись. И началась резня. Каждый защищался, как мог, стараясь заодно уложить побольше врагов.
Солдаты Генри сражались, как львы, не отступая от него ни на шаг. Вскоре раненой его руке стало не под силу удерживать меч, Генри переложил его в левую. Однако драться левой было очень неудобно. Сунув меч в ножны, он принялся размахивать алебардой, стараясь бить точно по шлемам и кирасам. Ноги Генри разъезжались на скользком, пропитавшемся кровью снегу, со всех сторон на него сыпались оглушительные удары.
Через несколько часов он уже едва держался на ногах, а вражеский напор все не ослабевал. Генри страшно хотелось пить, но он не осмеливался снять шлем и открыть лицо. Оруженосец протянул ему бурдюк с разбавленным вином. Генри поднял забрало и поднес бурдюк к губам, но струя оказалась слишком сильной и большая часть вожделенной влаги пролилась ему на подбородок. Он слышал немало рассказов о том, как обыкновенная жажда становилась причиной гибели многих славных воинов. Чтобы напиться, нужно было снять шлем, а враг только того и дожидался. Да, кстати о шлеме, сколько еще ударов он сможет вынести? Генри чувствовал, как сильно его шлем успели покорежить, словно на голову его владельцу обрушили полыхающую небесную звезду, а не металлические копья. Голова Генри разрывалась от боли, а в ушах стоял непрерывный пронзительный звон.
Уже где-то за полдень на помощь врагу пришли свежие подкрепления, и все чаще Генри подумывал о том, что ланкастерцам не выстоять. Их правый фланг напористо теснили к речке, солдатам приходилось бороться за каждую пядь, чтобы не сорваться с крутого берега, но все чаще и чаще слышались вопли падавших в воду раненых и убитых.
Внезапно послышались панические крики, призывавшие скорее бежать. Генри в этот момент, держа на руках смертельно раненного Аэртона, бродил среди гор трупов, пытаясь найти хоть какое-то укрытие. Он хотел отнести друга к его коню, но Аэртон умолял оставить его прямо здесь, на поле, говорил, что о теле позаботятся его солдаты и что он не заставит их долго ждать. Генри опустил умирающего рядом со страшным холмом – из лежавших вповалку трупов. Иного укрытия от пронизывающего ветра поблизости не было. Генри стащил с головы Мида искореженный шлем, едва шевеля губами, тот сразу же стал уговаривать Генри бежать, не упускать возможности спастись.
Люди Генри молили его о том же. Да, йоркисты уже начали собирать кровавую дань с поверженного противника. Покинул поле тяжело раненный Нортумберленд. Часа три назад Генри послал своих людей к Розамунде, ибо надежд на победу становилось все меньше, да еще при таком ветре. Генри не привык бежать, но он должен выжить, чтобы выполнить свои обязательства. К тому сражаться дальше, зная, что все предрешено и тебя наверняка прикончат, не имело смысла.
Вскоре Генри уже сидел на своем Диабло, пытаясь пробраться среди гор трупов, копыта жеребца то и дело скользили на кроваво-снежной грязи. Наконец Генри удалось выехать на открытое пространство, и он приказал своим солдатам следовать за ним. Вокруг кипела страшная сеча. Узкое русло Петушиного ручья было запружено трупами, по ним, точно по мосту, переправлялись еще живые. По-весеннему бурливая вода была красной от крови.
Краешком глаза Генри увидел, что их настигает отряд йоркистов. Он пустил коня в галоп. Генри повезло: преследователи скоро отстали, утешившись более легкой добычей: им было чем поживиться и здесь, в окрестностях Тайтона. В погоню за устремившимися в сторону Йорка уцелевшими противниками они отправятся позже.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Поначалу Розамунда упрямо отказывалась покидать королевскую резиденцию, умоляя гвардейцев позволить ей дождаться Генри. И лишь когда те объяснили, что выполняют приказ Генри, она подчинилась. Судя по тому, что Генри прислал за нею своих людей, дела ланкастерцев были плохи. Ведь он говорил, что отправит ее в Йорк в крайнем случае. Она торопливо рассовывала вещи в дорожные сумки, а в мозгу ее лихорадочно билось: что с Генри?
Тихо плача, она взглянула на хмурое небо. Солдаты не сказали ей ничего вразумительного. Или просто не хотели ее огорчать? Божились, что, когда они уезжали, их хозяин был в полном здравии. Воздух был полон запахами битвы. Со всех сторон эхо доносило мужские крики и скрежет железа о железо. Розамунда даже подумала, что сражающиеся вот-вот подберутся и сюда. Двое присланных Генри молоденьких солдат, поглядывая в переданную им хозяином карту, ловко пробирались задами дворов, чтобы не попасться на глаза шайкам, бесчинствующим на дороге. Время от времени бандитам надоедало шарить по карманам и кошелькам мертвых и умирающих, и они забавлялись тем, что пускались в погоню за живыми беглецами.
Наконец Розамунда и ее провожатые отъехали на безопасное расстояние от этих весельчаков. Она с облегчением вздохнула.
В лицо дул ледяной ветер, щеки Розамунды очень скоро онемели, она вся продрогла, от этого мерзкого ветра не спасала даже ее замечательная подбитая беличьим мехом шубка. По всем дорогам, ведущим на север, скакали ланкастерцы, у многих на седлах сидели раненые товарищи. Ветер доносил запах горящих повозок и конского мяса, вопли раненых и гул битвы.
Еще никогда в жизни Розамунда так не радовалась городским стенам. Наконец-то доехали! Главные ворота Йорка были распахнуты, принимая истерзанных жестокой битвой, но, слава Богу, живых бойцов. От целой армии осталось всего несколько отрядов…
Друзья Генри, Марстоны, жили в северной части Йорка, солдаты доставили к ним Розамунду в целости и сохранности. Упрямая гостья вознамерилась было дожидаться своего супруга, но мистрис Марстон уговорила ее лечь отдохнуть. Ведь чтобы ждать Генри, совсем не обязательно оставаться на ногах.
