не запланирована, несмотря на все старания Мела.
Во многих других случаях Мелу удавалось склонить на свою сторону Совет уполномоченных. По поводу новой взлётно-посадочной полосы он беседовал с каждым из членов Совета в отдельности и заручился поддержкой каждого из них, однако потом все их обещания оказались пустым звуком. Теоретически Совет уполномоченных являлся организацией, как бы не зависимой от политических влияний, но на деле назначение в Совет зависело от мэра города, да и большинство членов Совета сами были политическими деятелями. Если на мэра оказывалось давление с целью продвинуть какой-нибудь другой проект, также требующий финансирования, но зато весьма заманчивый в глазах избирателей, это давление быстро давало результаты.
Вот почему, с горькой иронией думал Мел, проект новой взлётно-посадочной полосы заваливали трижды, в то время как строительству трёхэтажной стоянки для автомашин, далеко не столь необходимой, но зато более наглядно демонстрирующей заботу об избирателях, не чинили никаких препон.
Кратко и без обиняков Мел обрисовал Томлинсону положение, не преминув упомянуть о его политической подоплёке, чего он прежде никогда не позволял себе делать, разве что в частных беседах.
— Мне бы хотелось иметь право сослаться на вас. — Голос Томлинсона выдавал охватившее его волнение. Репортёр уже понял, что ему дают в руки сенсационный материал. — Вы разрешите?
Мел понимал, что появление этого в печати вызовет чёрт знает какой вой. Уже в понедельник утром начнутся возмущённые звонки из муниципалитета. Но кто-то должен сказать правду во всеуслышание. Люди имеют право знать, какой опасности они подвергаются.
— Валяйте, — сказал Мел. — Я сейчас в подходящем настроении для такого интервью.
— Я как раз об этом и подумал. — Репортёр пытливо, с любопытством поглядел на Мела. — Не обижайтесь, но вы сегодня, что называется, в форме. И сейчас, и раньше — когда разговаривали с этим адвокатом, а потом — с медоувудцами. Совсем как в былые времена. Давненько я не видал вас таким.
Мел смотрел прямо перед собой на рулёжную дорожку, намереваясь обогнать самолёт компании «Истерн», заворачивавший налево. Он думал: неужели то, что происходило с ним последние два-три года, даже другим бросалось в глаза, неужели этот упадок духа был столь очевиден?
Таня, сидевшая совсем рядом, так что он ощущал её близость и исходившее от неё тепло, проговорила негромко:
— Мы вот всё время толкуем о взлётно-посадочных полосах, об этих медоувудцах, об общественном мнении и всякое такое прочее, а меня не покидает мысль о тех, кто там, в этом самолёте. Что они сейчас чувствуют, как им, наверное, страшно.
— Да, им, конечно, страшно, — сказал Мел. — Если они не потеряли сознания и отдают себе отчёт в случившемся. Мне бы тоже было страшно на их месте.
Мелу припомнилось, какой ужас пережил он много лет назад, когда у него зажало ногу в потерявшем управление военном самолёте. И при этой мысли тотчас заныла старая рана, словно воспоминание пробудило к жизни уснувшую боль. Волнения последних часов заглушили всё остальное, но сейчас, как всегда в минуты усталости и перенапряжения, рана снова дала себя знать. Мел, сжав губы, ждал, когда боль утихнет.
Он прислушался по радио к переговорам наземных служб. Затем снова включил свой микрофон.
— Говорит машина номер один, вызываю наземного диспетчера. Вы получили сообщение о том, в каком положении окажется пострадавший самолёт, если ему не дадут полосы три-ноль?
— Машина номер один, мы вас слышим, чрезвычайность положения понимаем. Это вы, мистер Бейкерсфелд?
— Да, это я.
— Не отключайтесь, пожалуйста, сэр. Мы сейчас принимаем ещё одну радиограмму.
Машина Мела уже приближалась к полосе три-ноль. От того, что сейчас сообщат, будет зависеть, придётся ли Мелу прибегнуть к самым крайним, отчаянным мерам, мысль о которых его не покидала ни на секунду.
— Машина номер один, говорит наземный диспетчер. Только что получена радиограмма с интересующего вас самолёта, — передал Чикагский центр. — Начинаю: «Прямой курс до Линкольна ничего нам не даст, если нас посадят на ВПП два-пять… Самолёт тяжело нагружен, садиться будем на большой скорости…»
В машине управляющего аэропортом трое людей напряжённо слушали радиограмму Вернона Димиреста. При словах: «Если нас посадят на ВПП два-пять… вы будете иметь разбитую машину и груду трупов…» Мел слышал, как Таня тихонько ахнула, и почувствовал, что она вся дрожит.
Мел собирался уже подтвердить приём и отключиться, когда наземный диспетчер заговорил снова:
— Машина номер один… мистер Бейкерсфелд, получена ещё одна радиограмма, дополнительно к предыдущей, адресована лично вам — от вашего зятя. Может быть, примете её по телефону?
— Исключено, — сказал Мел. — Передавайте, я слушаю.
— Мистер Бейкерсфелд, — диспетчер явно колебался. — Радиограмма сугубо личного характера…
Диспетчер, так же как и Мел, знал, что передачу по радио в аэропорту будет слушать много посторонних ушей.
— Радиограмма имеет отношение к создавшейся ситуации?
— Безусловно.
— Тогда читайте.
— Слушаюсь, сэр. Начинаю: «Это по твоей милости, сукин ты сын, заварилась вся эта каша. Ты не хотел слушать, когда я говорил: к дьяволу страховки в аэропорту…»
Мел, сжав зубы, прослушал радиограмму до конца, затем бесстрастно подтвердил приём: «Вас понял», — и отключился. Должно быть, несмотря на катастрофическое положение, в котором находился самолёт, Вернон получал большое удовольствие, посылая эту радиограмму, думал Мел, а узнай он о том, при каких обстоятельствах была она передана по назначению, это порадовало бы его вдвойне.
По существу же, вторая радиограмма была излишней. Мел принял решение уже после первой.
Он выехал на полосу три-ноль. В лучах прожекторов видно было кольцо служебных машин вокруг застрявшего в снегу «боинга». Мел с облегчением отметил, что снега на полосе немного и вся она, за исключением участка, занятого самолётом, уже расчищена.
Мел переключился на волну технических служб аэропорта.
— Машина номер один вызывает пульт управления снежной командой.
— Пульт управления слушает. — Голос Дэнни Фэрроу звучал устало, что было совсем не удивительно. — Валяй, что там у тебя?
— Дэнни, — сказал Мел, — разъедини «Анаконду». Снегоочистители «ошкош» и тяжёлые грейдеры срочно отправь на полосу три-ноль к застрявшему самолёту, и пусть ждут там дальнейших распоряжений. Как только они туда двинутся, тотчас сообщи мне.
— Вас понял, исполняю. — Мелу показалось, что Дэнни хотел что-то спросить, но раздумал. Секунду спустя сидевшие в машине услышали, как он на той же волне даёт распоряжение «лидеру» «Анаконды».
Репортёр «Трибюн» наклонился к Мелу за спиной у Тани.
— Я всё пытаюсь как-то увязать одно с другим, — сказал он. — Насчёт страховок… Ваш зять — один из наиболее влиятельных членов Ассоциации пилотов гражданской авиации, не так ли?
— Так. — Мел остановил машину в нескольких футах от ярко освещённого прожекторами участка полосы, в центре которого находился огромный лайнер. Работа здесь кипела вовсю. Вокруг самолёта и под его брюхом — везде люди трудились лихорадочно, ожесточённо. Мелькнула коренастая фигура Патрони, отдававшего распоряжения. Мел ждал ответа от Дэнни Фэрроу, чтобы затем присоединиться к Патрони.
Томлинсон проговорил с расстановкой:
— Я сейчас припоминаю, что уже слышал как будто об этих страховках. Кажется, ваш зять поднял большой шум по поводу страхования жизни в аэропорту, против которого восставала и Ассоциация пилотов,
