Все поднялись с мест, и Йетс-Браун с Ундервудом направились к двери.
– Кто-нибудь занимается театральными билетами? – спросил его Ундервуд.
Барбара слышала раньше, как заведующий рекламой просил заказать ему шесть мест на комедию Нейла Саймона, на которую даже через перекупщиков невозможно было достать билеты.
– Вы когда-нибудь сомневались во мне? – усмехнулся старший инспектор. – Билеты уже ждут вас, Джи- Пи. Вы остановили свой выбор на самом тяжелом случае, но мы нажали на все кнопки. Так что билеты будут лежать на нашем столике в ресторане “Уолдорф-Астория”. Вас это устраивает?
– Вполне.
– Кстати, скажите мне, – понизив голос, добавил Йетс-Браун, – где ваша компания хотела бы поужинать. Мы позаботимся о столике.
“И о счете, и о чаевых”, – мысленно докончила за него Барбара. Что же до театральных билетов, то Йетс-Браун, наверное, заплатил долларов по пятьдесят за место – впрочем, агентство вернет это сторицей, рекламируя “Орион”.
В некоторых случаях, когда агентство устраивало обед клиентам, на него приглашали и сотрудников из творческих мастерских. Сегодня же Йетс-Браун решил этого не делать, и Барбара очень обрадовалась.
Вместо “Уолдорф-Астории”, куда направилось руководство вместе с Ундервудом, она пошла с Тедди Ошем и Найджелом Ноксом, тоже сотрудником творческой мастерской, в небольшой ресторанчик на Третьей авеню. Направлялись они в малоизвестный, но первоклассный кабачок “Джо энд Роуз”, куда в обеденное время сходились сотрудники больших рекламных агентств, расположенных по соседству. Найджел Нокс, женоподобный молодой человек, обычно раздражал Барбару, но поскольку его работа и идеи были тоже отвергнуты, она смотрела на него сейчас с большей симпатией, чем обычно.
Тедди Ош вошел первым под выцветший красный навес ресторанчика. По дороге они почти не разговаривали. Когда их посадили за столик в маленькой задней комнате, отведенной для постоянных посетителей, Ош молча поднял три пальца, и через несколько минут перед ними в замороженных стаканах появилось три мартини.
– Я вовсе не собираюсь быть дурочкой и плакать, – сказала Барбара, – как не собираюсь и накачиваться – потом чувствуешь себя так ужасно! Но если вы оба не возражаете, немножко поднабраться я все-таки хотела бы. – И она одним духом осушила стакан мартини. – Еще один, пожалуйста.
Ош подозвал официанта.
– Еще три.
– Тедди, – сказала Барбара, – как ты, черт подери, все это терпишь?
Ош задумчиво провел рукой по лысине.
– Самое трудное – первые двадцать лет. А после, когда перед тобой уже прошел с десяток таких Джи- Пи Ундервудов…
– Скотина! – взорвался Найджел Нокс, словно пробка вылетела из бутылки. – Я пытался к нему хорошо относиться, но никак не могу.
– Ах, да заткнись ты, Найджел! – сказала Барбара.
– Просто надо все время себе напоминать, что ты получаешь хорошее жалованье и в общем-то – если не считать таких дней, как сегодня, – любишь свою работу, – продолжал Ош. – На свете просто нет более интересного дела. И я еще вам вот что скажу: как бы хорошо они ни сконструировали свой “Орион”, если машину ждет успех и она хорошо пойдет на рынке, то благодаря нам и нашей рекламе. Они это знают, и мы это знаем. Так какое значение имеет все остальное?
– Кейс Йетс-Браун имеет значение, – сказала Барбара. – А меня от него тошнит.
– “Это очень великодушно с вашей стороны, Джи-Пи, – высоким, пронзительным голосом передразнил начальство Найджел Нокс. – Чертовски великодушно! Я сейчас распластаюсь, Джи-Пи, у ваших ног, а вы соизвольте на меня плюнуть”. – Нокс хихикнул. И впервые за все утро Барбара рассмеялась.
– Кейс Йетс-Браун, – тяжелым взглядом посмотрел на них Тедди Ош, – человек, благодаря которому у меня на столе есть мясо, да и у вас тоже, так что не надо этого забывать. Я, конечно, не мог бы вести себя так, как он, – лизать задницу Ундервуду и всем прочим, делая вид, что мне это нравится, но в нашем деле кто-то должен этим заниматься. Так почему винить его за старание? Вот, к примеру, сейчас, да и в другое время, пока мы с вами творим и занимаемся любимым делом, Йетс-Браун укладывается в постель с клиентом, поглаживает его, укутывает, чтобы ему было хорошо и тепло, и говорит о нас, о том, какие мы с вами великие люди. Если бы вам довелось работать в агентстве, потерявшем клиента-автомобилестроителя, вы бы поняли, почему я рад, что есть такой Йетс-Браун.
Около них засуетился официант:
– Сегодня у нас хорошая телятина. – В “Джо энд Роуз” таких мелочей, как меню, не существовало. Барбара и Найджел Нокс кивнули.
– О'кей, с макаронами, – сказал официанту Ош. – И всем снова по мартини.
Барбара чувствовала, что напиток уже расслабил их. Как всегда во время обеда, сначала все были мрачны, потом стали утешаться, а после еще одного мартини, по всей вероятности, начнут философствовать. За те несколько лет, что Барбара работала в агентстве, она уже присутствовала на многих “поминках” такого рода: в Нью-Йорке – в местечках вроде “Джо энд Роуз”, где собирались люди, связанные с рекламой; в Детройте – в “Кокас-клубе” или в “Джимс-гараж”. Однажды в “Кокасе” она видела, как пожилой специалист по рекламе, не выдержав, вдруг разрыдался, потому что час назад плод его многомесячного труда выбросили в корзину.
– Я работал в одном агентстве, – начал Ош, – и мы потеряли клиента – автомобильную фирму. Произошло это перед самым уик-эндом, и никто из нас этого не ждал, если не считать другого агентства, которое забрало у нас клиента. Мы назвали эту пятницу “черной”. – Вспоминая былые годы, он задумчиво водил пальцем по краю бокала. – В ту пятницу к вечеру уволили сто человек. А другие и ждать не стали – сразу поняли, что делать там им больше нечего, и помчались по Мэдисон-авеню и Третьей авеню в поисках работы, чтобы успеть наняться до конца рабочего дня. Знаете, как люди перепугались! У многих были красивые дома, закладные на большие суммы, дети в колледжах. А другие агентства не любят брать
