– Ясное дело, забрали у нас цветной телевизор. – Она бросила взгляд в пустой угол комнаты. – За ним явились два парня, сказали, что мы сделали всего один взнос, а больше не платим. Один из парней поинтересовался, для чего мы тогда покупали. Я ответила: “Мистер, вот сегодня я внесла первый взнос и вечером уже могу смотреть телевизор. Хотя бы несколько дней – и то хорошо!” – Ее голос зазвучал глуше. – Мне бы надо ему сказать: “Да разве кто уверен, что будет завтра?”
– Стоп!
– Зачем все это снимают? – спросил шепотом Бретт стоявшего рядом Уингейта.
Важный неф все вытирал пот с лица.
– Дело в том, что у них большие неприятности, – тихо произнес он. – У обоих впервые в жизни появились какие-то деньги – вот они и начали вовсю транжирить: купили мебель, цветной телевизор, нахватали всего в кредит, а выплатить не могут. И кое-что им пришлось вернуть. Но это еще не все.
Тем временем Гропетти велел Найту и Мэй-Лу поменяться местами. Теперь в камеру смотрел Ролли.
– А что еще произошло? – спросил шепотом Бретт.
– Это называется “подсечка”, – пояснил Уингейт. – Тут вступает в силу отвратительный, давно изживший себя закон, который – все политические деятели так считают – следовало бы изменить, но никто ничего не предпринимает.
Вес Гропетти, склонив голову, по своему обыкновению что-то тихо говорил Ролли Найту.
– Найту один раз уже “подсекли” жалованье, – сказал Уингейт Бретту. – На этой неделе состоялось второе решение суда, а по договору с профсоюзом две “подсечки” автоматически влекут за собой увольнение.
– Вот черт! А вы можете что-нибудь предпринять?
– Не исключено. Но здесь многое зависит от самого Найта. Когда все это закончится, я поговорю с ним.
– Как вы считаете, стоит ему так выворачиваться перед камерой?
В ответ Леонард Уингейт только пожал плечами.
– Я сказал ему, что это не обязательно – это ведь его сугубо личное дело. Но, судя по всему, он не возражает, как и его девчонка. Возможно, им все равно, а возможно, они считают, что тем самым помогут кому-то. Не знаю.
Барбара, услышав их разговор, повернулась к ним.
– Вес говорит, что это дополняет картину. Кроме того, он смонтирует все с самым добрым к Найту отношением.
– Если бы я ему не доверял, – сказал Уингейт, – нас бы сегодня здесь не было.
Режиссер продолжал инструктировать Ролли.
– Наверное, половина того, что происходит с Ролли Найтом, предопределена нашим собственным отношением ко всему этому – отношением самого истэблишмента, а значит, и таких людей, как вы оба и я, – продолжал, обращаясь к Барбаре и Бретту, Уингейт; голос его звучал тихо, но напряженно. – О'кей, мы оказываем помощь таким вот, как эта юная пара, но, не успев оказать им помощь, уже считаем, что они должны воспринять все наши мелкобуржуазные ценности, которые мы создали в результате многих лет жизни, по нашим стандартам. То же самое и в отношении денег. Хотя Найт не привык обращаться с деньгами, потому что их у него не было, мы считаем, что он должен распоряжаться деньгами так, будто они были у него всю жизнь. А если он распоряжается ими иначе – что тогда? Его вызывают в суд, “подсекают” жалованье и выгоняют с работы. При этом мы забываем, что многие из нас, у кого всегда были деньги, залезают в долги, из которых никак не могут выпутаться. Но стоит этому парню пойти тем же путем, – неф кивнул в сторону Ролли Найта, – и наша система мигом вышвырнет его назад на помойку.
– Вы не допустите этого, – тихо проговорила Барбара. Уингейт нетерпеливо мотнул головой.
– Я ведь не волшебник. А таких, как Найт, много. Снова зажглись софиты. Режиссер взглядом дал понять, что просит тишины. В душной комнате, где неожиданно стало тихо, отчетливо зазвучал голос Ролли Найта:
– Если здесь поживешь, конечно, много чего узнаешь. К примеру, сколько бы тебя ни убеждали, лучше все равно не станет. И еще одно: ничто не вечно. – Неожиданно лицо Ролли озарила улыбка, и тут же, словно пожалев об этом, он насупился. – Так что лучше ничего и не ждать. Ведь когда нет ничего, и терять не страшно.
– Стоп! – скомандовал Гропетти.
Съемки продолжались еще целый час. Гропетти то терпеливо слушал, то уговаривал Ролли, и тот рассказывал о жизни в городском гетто и о работе на сборке автомобилей, где он все еще трудится. Хотя молодой рабочий-негр говорил просто, порой запинаясь, тем не менее из его слов складывалась картина реального положения вещей и представление о нем самом – не всегда благоприятное, но и не принижающее Найта. Барбара, видевшая уже отснятые фрагменты фильма, была убеждена, что фонограмма с ответами будет звучать убедительно и волнующе.
Наконец был отснят заключительный кадр, софиты погасли, и Вес Гропетти, сбросив свой черный берет, вытер вспотевшую голову большим грязным носовым платком.
– Выключай! – проговорил он, обращаясь к техникам. – Дело в шляпе.
Все гуськом стали выходить из комнаты, прощаясь с Ролли и Мэй-Лу; остался только Уингейт. Бретт Дилозанто, Барбара Залески и Вес Гропетти решили зайти поужинать в детройтский пресс-клуб, и Уингейт должен был вскоре присоединиться к ним.
Он терпеливо ждал, пока через обшарпанный коридор с облупившейся краской на стенах и единственной тусклой лампочкой все выйдут на лестницу и, спустившись по скрипучим деревянным ступеням, окажутся на улице. Из коридора пахнуло отбросами. Мэй-Лу закрыла дверь.
