— Вам продано шесть миллионов из расчета тринадцати и пяти восьмых процента, — ответили в “Бэнк оф Америка”.
— Хорошо.
На сделку ушло двадцать секунд. Она была одной из тысяч сделок с семизначными цифрами, совершаемых ежедневно между соперничающими банками в ходе состязания нервов и интеллекта. Банковские брокеры — люди неизменно молодые, лет тридцати, сообразительные и честолюбивые, с хорошей смекалкой, не теряющиеся, когда на них оказывают давление. И все же, поскольку список удач может продвинуть карьеру молодого человека, а ошибки могут ее погубить, брокеры работают в постоянном напряжении, так что три года за брокерским столом считаются максимальным сроком. После этого начинает сказываться напряжение.
В этот момент в Сан-Франциско и в “Ферст меркантайл Америкен” была записана последняя сделка, заложена в компьютер, затем передана в Федеральную резервную систему. В “ФЕД” в течение суток резерв “Бэнк оф Америка” будет сокращен на шесть миллионов долларов, а резерв “ФМА” пополнен той же суммой. “ФМА” заплатит “Бэнк оф Америка” проценты за то время, что будет пользоваться этими деньгами.
Подобные сделки между банками происходили по всей стране.
Была среда, середина апреля.
Алекс Вандерворт зашел в центр денежных операций, который входил в его владения в банке, поприветствовал брокера, сидевшего на возвышении в окружении помощников, собиравших информацию и занимавшихся бумажной работой. Молодой человек, уже занятый следующей сделкой, в ответ махнул рукой и весело улыбнулся.
В комнате — размером с небольшой зал, похожий на диспетчерскую оживленного аэропорта, — сидели остальные брокеры, занимающиеся ценными бумагами и облигациями, окруженные помощниками, бухгалтерами, секретарями. Все были заняты операциями с деньгами банка — одалживали, занимали, вкладывали, продавали, вкладывали вновь.
Позади брокеров несколько финансовых контролеров работали за большими, более роскошными столами.
Брокеры и контролеры сидели лицом к огромному табло во всю длину центра, показывавшему цены, процентные ставки и другую информацию. Цифры на табло постоянно менялись.
Недалеко от того места, где стоял Алекс, поднялся брокер, занимавшийся облигациями, и громко объявил:
— “форд” и Объединенный профсоюз рабочих автомобильной промышленности только что объявили о заключении двухлетнего контракта.
Несколько других брокеров потянулись к телефонам. Важные новости в области промышленности и политики, которые могли быстро сказаться на стоимости ценных бумаг, всегда тотчас объявлялись во всеуслышание первым, кто их узнавал.
Секунду спустя зеленый свет над табло погас, и его сменил мерцающий желтый сигнал. Он предостерегал брокеров — все сделки следовало приостановить, так как в результате договора, заключенного в автомобильной промышленности, могут появиться новые цены. Мерцающий красный сигнал использовался редко и служил предупреждением о катастрофических изменениях.
И все же стол брокера, который занимался денежными операциями и за которым наблюдал Алекс, был осью всей деятельности банка.
Федеральные правила требовали, чтобы семнадцать с половиной процентов вкладов имелись в банке в наличии. Наказания за невыполнение этих правил были суровыми. Однако наличие в банке больших сумм хотя бы в течение дня тоже говорило о плохом ведении дел.
Поэтому банки постоянно учитывали, сколько поступило денег и сколько ушло. Отделение главного кассира, подобно доктору, держащему руку на пульсе больного, все время следило за потоком денег. Если депозиты в банке, таком как “Ферст меркантайл Америкен”, были больше, чем предполагалось, банк — через денежного брокера — выгодно ссужал лишние средства другим банкам, у которых могло недоставать денег. И в свою очередь, если клиенты снимали со счетов необычно много, “ФМА” брал деньги в долг.
Ситуация в банке менялась каждый час: банк, ссужавший деньги утром, мог брать в долг днем и вновь ссужать в конце рабочего дня. Таким образом крупный банк мог оборачивать больше миллиарда долларов в день.
Два обстоятельства следует добавить — и это часто делают, говоря о банковской системе. Во-первых, банки, как правило, больше гонятся за собственными прибылями, чем за прибылью для клиентов. Во- вторых, банки значительно лучше обеспечивают себя, чем посторонних, доверивших им свои деньги.
Присутствие Алекса Вандерворта в центре денежных операций объяснялось частично желанием самому увидеть, как обстоит дело с денежным потоком, что он делал часто, а частично намерением обсудить то, что произошло в банке за последние недели и что крайне огорчило его.
С ним был Том Строган, старший вице-президент, являвшийся также членом комитета по денежной политике “ФМА”. Кабинет Строгана находился рядом. Он вошел в центр денежных операций вместе с Алексом. Это был тот молодой человек, который в январе противился сокращению финансирования “Форум-Ист”, а теперь приветствовал предоставление ссуды “Супранэшнл корпорейшн”.
Сейчас они обсуждали “Супранэшнл”.
— Ты чересчур волнуешься, Алекс, — настаивал Том Строган. — Вдобавок ссуда “СуНатКо” не представляет никакого риска, а польза нам от этого будет. В этом я убежден.
Алекс нетерпеливо произнес:
— Полного отсутствия риска не бывает. Но даже если это так, то я не столько озабочен “Супранэшнл”, сколько тем, что нам придется перекрыть финансирование в других местах.
Оба знали, о чем говорит Алекс. Список предложений, составленный Роско Хейвордом с одобрения президента банка Джерома Паттертона, был роздан членам комитета по денежной политике несколько дней назад. Дать “Супранэшнл” кредит в пятьдесят миллионов долларов можно было, лишь резко сократив количество небольших ссуд, выдачу закладных под дома и финансирование муниципальных нужд.
— Если ссуда пройдет и мы сделаем эти сокращения, — возразил Том Строган, — то они будут лишь временными. Через три месяца, возможно меньше, мы сможем вернуться к прежнему уровню финансирования.
— Может, ты в это и веришь, Том, а я нет. Алекс был не в духе еще до прихода сюда. Теперь же разговор с молодым Строганом расстроил его еще больше.
Предложения Хейворда и Паттертона говорили об обратном — Алекс не только так думал, ему это подсказывал инстинкт финансиста. Не правильно, считал он, направлять столь значительный фонд банка на одну промышленную ссуду в ущерб обслуживанию людей, хотя финансирование промышленности и приносит гораздо большие доходы. Но даже с чисто деловой точки зрения сумма, которую банк предоставлял “Супранэшнл” — через дочерние компании “СуНатКо” — настораживала его.
Он выяснил, что эту точку зрения не разделяет никто. Все остальные в верхнем эшелоне банка были счастливы новой связью с “Супранэшнл”, и Роско Хейворд получал многочисленные поздравления за то, что договорился об этом. Тем не менее беспокойство не покидало Алекса, хоть он и не мог сказать почему. Безусловно, “Супранэшнл” в плане финансовом казалась в полном порядке: данные о ее балансе свидетельствовали, что гигантский конгломерат просто излучает надежность. Да и престиж “СуНатКо” стоял в одном ряду с такими компаниями, как “Дженерал моторс”, “Ай-Би-Эм”, “Эксон”, “Дюпон” и “Ю. Эс, стал”.
Возможно, думал Алекс, сомнения и подавленное настроение объяснялись его уменьшавшимся влиянием в банке. А оно действительно уменьшалось. Это стало очевидно в последние недели.
Звезда же Роско Хейворда, наоборот, взошла высоко. К нему прислушивался и ему доверял Паттертон, и доверие это еще больше возросло после поразительного успеха двухдневной поездки Хейворда на Багамы к Джи. Джи. Куотермейну. Мнение Алекса по поводу этого успеха расценивали — он это знал — как злобствование и зависть.
А кроме того, Алекс чувствовал, что потерял авторитет у Строгана и всех тех, кто формально считал себя в одной компании с Вандервортом.
— Ты должен признать, — продолжал тем временем Строган, — что сделка с “Супранэшнл” привлекательна. Ты слышал, что Роско уговорил их на десять процентов компенсации?
