затруднения, так как бросивший ее муж оставил ей множество долгов.
Тотенхо продолжал: он сразу же велел ей прекратить работу, после чего ее немедленно “заперли”.
“Запереть” означало помочь служащему, попавшему в подобную ситуацию. Кассира попросту оставляли одного в маленьком закрытом кабинете, где, вооружившись калькулятором, он должен был подсчитать приход и расход за день.
Тотенхо ждал за дверью.
Вскоре Хуанита позвала исполнительного директора и подтвердила, что не ошиблась. В кассе не хватало шести тысяч долларов.
Тотенхо пригласил Майлза Истина, и они вдвоем перепроверили кассу в присутствии Хуаниты Нуньес. Все оказалось именно так, как она говорила.
Тогда Тотенхо позвонил Эдвине.
— Итак, мы вернулись к тому, с чего начали, — сказала Эдвина. — Ни у кого не возникло новых идей?
— Если Хуанита не возражает, я бы хотел задать ей несколько вопросов, — вызвался Майлз Истин. Эдвина кивнула.
— Постарайтесь припомнить, Хуанита, — начал Истин, — в течение дня вы ни с кем из кассиров не производили “ДО”?
Все трое знали, что “ДО” — это денежный обмен. Зачастую у дежурного кассира заканчивались банкноты или монеты какого-то одного достоинства, и если это случалось в горячую пору, то, вместо того чтобы идти в хранилище, кассиры выручали друг друга, “покупая” и “продавая” деньги.
— Нет, — ответила девушка. — Сегодня нет. Никаких обменов.
— В течение дня никто из служащих не мог оказаться около вашей кассы, — продолжал доискиваться Майлз Истин, — и позаимствовать некоторую сумму?
— Нет.
— Хуанита, за сколько времени до того, как вы обратились ко мне, вы обнаружили недостачу?
— За несколько минут.
— К этому моменту, — вмешалась Эдвина, — сколько времени прошло после вашего обеденного перерыва, миссис Нуньес?
На сей раз девушка усомнилась.
— Минут двадцать.
— Давайте попробуем вспомнить, не произошло ли что-нибудь до перерыва на обед, — предложила Эдвина. — Вы не допускаете, что деньги могли пропасть тогда?
Хуанита Нуньес отрицательно помотала головой.
— Почему вы в этом уверены?
— Знаю.
Эдвину начали раздражать беспомощные, односложные ответы девицы. Как и ее хмурая недоброжелательность, переходившая в откровенную враждебность.
Тотенхо повторил ключевой вопрос:
— Почему после обеда вы наверняка знали не только то, что пропали деньги, но и сколько именно? Девушка вызывающе на него посмотрела:
— Знала.
Остальные недоверчиво молчали.
— А вы, случайно, не могли по ошибке выплатить эти шесть тысяч долларов клиенту?
— Нет.
— Прежде чем уйти на обед, Хуанита, — спросил Майлз Истин, — вы отвезли кассу в хранилище и установили цифровой замок. Верно?
— Да.
— Вы уверены, что не забыли насчет замка?
Девушка утвердительно кивнула.
— А замок исполнительного директора был заперт?
— Нет, открыт.
Что тоже было в порядке вещей.
— Когда вы вернулись с обеда, ваша касса по-прежнему находилась в хранилище и была заперта?
— Да.
— Вашу цифровую комбинацию никто, кроме вас, не знает? Вы ее никогда никому не давали?
— Нет.
На какое-то время поток вопросов прекратился. По-видимому, каждый из присутствующих прокручивал про себя порядок действий в хранилище.
Касса, о которой говорил Майлз Истин, представляла собой портативный сейф, установленный на подставке с колесиками, он был достаточно легким, для того чтобы его можно было без труда перемещать с места на место. За каждым кассиром была закреплена определенная касса с отчетливо проставленным номером. Несколько запасных касс предназначалось для особых случаев. Одной из них сегодня пользовался Майлз Истин.
При ввозе и вывозе из хранилища каждая касса регистрировалась старшим кассиром хранилища. Избежать этой процедуры было невозможно, как невозможно было — преднамеренно или по ошибке — взять чужую кассу. На ночь и на выходные массивная дверь в хранилище опечатывалась надежнее, чем гробница фараона.
На каждой кассе было установлено два особых цифровых замка. Один — для кассира, второй — для исполнительного директора или его помощника. Таким образом, по утрам касса открывалась в присутствии двух человек — кассира и исполнительного директора.
Каждый кассир должен был помнить и держать в секрете свою цифровую комбинацию, которую можно было изменить по его первому желанию. Цифровая комбинация кассира хранилась в специальном сейфе — в запечатанном конверте с двумя подписями, что было единственным письменным свидетельством. Печать на конверте можно было вскрыть лишь в случае болезни, смерти или увольнения кассира.
Современная касса отличалась еще одной особенностью — в нее была вмонтирована система сигнализации. Когда касса устанавливалась у стойки, то через электрическую сеть подключалась к внутренней системе связи. Предупредительная кнопка находилась внутри, под стопкой банкнот, так называемой “приманкой”.
По инструкции кассиры не имели права использовать “приманку” для обычных денежных операций, однако в случае налета должны были в первую очередь избавиться от этих денег. Как только деньги были убраны с кнопки, автоматически приходила в действие система бесшумной сигнализации и поднимала на ноги службу безопасности банка и полицию, которая обычно оказывалась на месте через несколько минут; кроме того, сразу включались скрытые камеры. Фиксировались серийные номера “приманки”, с тем чтобы потом их можно было использовать в качестве улики.
— “Приманка” на месте? — осведомилась Эдвина у Тотенхо.
— Да, — ответил тот, — “приманка” цела. Я проверил.
“Значит, нет никакой надежды ухватиться за эту ниточку”, — подумала Эдвина.
Вновь заговорил Майлз Истин:
— Хуанита, может быть, вы все же припомните кого-нибудь, кто бы мог взять деньги из вашей кассы?
— Нет, — ответила Хуанита Нуньес.
Эдвине, внимательно наблюдавшей за девушкой, показалось, что Хуанита испугана. Ну что ж, у нее есть на то основания — ни в одном банке такая огромная недостача не может остаться безнаказанной.
Эдвина больше не сомневалась в том, что деньги украла Нуньес. Другого объяснения быть не могло. Остается лишь выяснить — как.
Хуанита Нуньес могла передать деньги сообщнику, находившемуся по другую сторону прилавка. Никто бы и не заметил. Либо спрятать деньги и тайно вынести их из банка во время обеденного перерыва, правда, в этом случае она рисковала сильнее.
Об одном Нуньес знала наверняка — она потеряет работу даже в том случае, если не будет доказано,
