После этого настали месяцы счастья. Его личная жизнь текла так же спокойно, как и его государственная деятельность. Все его дети, за исключением единственного, которого он любил больше других, доставляли ему много радости.
Он заботился об их благополучии, радовался их победам, давал советы в случае неприятностей. Он взял на себя ответственность за будущее детей своего брата и выдал Анну замуж за протестанта Георга Датского – это был не очень привлекательный молодой человек, не слишком воспитанный и остроумный, неважно образованный; его в жизни, казалось, больше всего интересовала еда, Карл не сомневался, что Анна будет им довольна. Он был чрезмерно толстым, и Карл дал ему шутливый совет: «Если вы будете со мной гулять, охотиться и уделять внимание моей очаровательной племяннице, то полнота вскоре перестанет вам досаждать».
Совершенно неожиданно повод для небольшой ревности подала Луиза – он не волновался, но признал, что немного ревновал. В Англию прибыл внук Генриха Четвертого и Прекрасной Габриэллы, одной из его любовниц, пользовавшейся самой что ни на есть дурной славой. Это был Филипп де Вандом, великий приор Франции. Было похоже, что Луиза впервые в жизни испытала настоящую страсть, так как, казалось, не замечала опасности, которой подвергала себя. Карл, охладевший к ней, счастливый с Гортензией и Нелл по сути не имел ничего против того, чтобы Луиза поразвлекалась на стороне; в Луизе его больше всего привлекали ее способности разбираться в высокой политике, а не ее женские достоинства, и поэтому он устранился. Но скрытые враги Луизы проявили себя и старались изо всех сил поссорить с ней короля. В конце концов Карл позаботился, чтобы великого приора выслали из Англии.
Больше всего из-за этой истории досталось Луизе. Она жила в страхе, что великий приор, вернувшись во Францию, предаст гласности ее письмо и она испытает на себе если не неудовольствие Карла, то язвительность насмешек своих соотечественников. Однако Людовик, признавая заслуги Луизы в осуществлении своих планов и будучи благодарен за ту, как он считал, прекрасно проделанную для Франции работу, запретил великому приору рассказывать о своей любовной интриге в Англии, и со временем она забылась.
Та зима выдалась самой холодной за многие годы. Темза покрылась таким толстым льдом, что прямо по нему на другой берег смело проезжали кареты. А еще на реке была устроена ярмарка, и толстый Лед выдержал и палатки продавцов, и веселящуюся толпу. По замерзшей реке катались на коньках, на санях и на льду танцевали.
Лондон поднимался и поднимался из руин после большого пожара. Он становился приятным городом. Королевский архитектор Кристофер Рен подолгу советовался с Его Величеством, который лично интересовался строительством большинства зданий.
На континенте шли непрерывные войны. Карл, абсолютный монарх в своем государстве, придерживался нейтралитета. Он установил в стране, насколько смог, свободу вероисповедания.
– Я хочу, чтобы у каждого человека были своя виноградная лоза и своя смаковница, – говорил он. – Дайте мне причитающиеся привилегии, и за определенные субсидии я никогда ничего больше не попрошу, если только мне лично и моей стране так не повезет, что перед нами встанет необходимость войны, но ведь и она может закончиться на море за одно лето.
Поэтому его подданные, танцуя на люду во время зимней ярмарки, благословляли доброго короля Карла; и король в своем дворце, в окружении трех своих главных любовниц, был доволен, ибо на самом деле теперь, когда ему вскоре должно исполниться пятьдесят пять лет и изредка приходится страдать от подагры, он искренне считает, что трех вполне довольно. Его королева Екатерина была доброй женщиной, она была покорной и нежной и теперь не устраивала сцен ревности, которые так портили им жизнь в начале их женитьбы. Она была в него влюблена так же, как и прежде. Бедняжка Екатерина!.. Он сожалел, что жизнь ее не была так счастлива, как она этого заслуживает.
Нелл была теперь счастлива, потому что Карл пожаловал лорду Бёрфорду герцогский титул и мальчик стал герцогом Сент-Альбанским, а она могла важно расхаживать при королевском дворе и по городу, непрерывно говоря о милорде герцоге.
Дорогая Нелл! Она заслуживает свой герцогский титул. Ему бы очень хотелось воздать почести ей лично. И почему бы ему это не сделать? Это другие лишали ее почестей. Она была ему добрым другом – может быть, лучшим из всех…
Да, Нелл должна стать герцогиней; но одного ему не хватало, чтобы чувствовать себя абсолютно довольным. Он часто думал о Джемми, живущем в Голландии. Какая жалость, что он не может видеть вокруг себя всех членов своей прекрасной семьи. Он так гордился ими всеми!.. Он оказывал знаки внимания девочке Молл Дэвис – последнему ребенку, потому что после той болезни у него детей больше не было: она лишила его способности воспроизводить потомство.
Ах, какая жалость, что Джемми не было с ними в их счастливом кругу!..
Бедняга Джемми… Может быть, он заблуждался? Может быть, теперь он стал разумнее?..
Карл пребывал у себя в Уайтхоллском дворце. Было воскресенье, и он чувствовал себя совершенно умиротворенным.
На галерее мальчик пел французские любовные песни. За столом, недалеко от того места, где сидел король с тремя своими любовницами, несколько придворных играли в карты.
По одну сторону от короля сидела Луиза, по другую – Нелл; а совсем рядом находилась прелестная Гортензия. А Карл смотрел на них всех с необыкновенной любовью и думал, что скоро Джемми снова будет дома. Как приятно будет опять увидеть своего мальчика. Он не мог себе позволить обижаться на него вечно.
Он наклонился к Нелл и спросил:
– А как поживает его милость герцог Сент-Альбанский? Лицо у Нелл оживилось, когда она рассказывала о самых последних поступках и словечках своего сына.
– Его милость надеется, что Ваше Величество подарит ему завтра немного своего времени. Он сожалеет, что уже так давно не видел отца.
– Скажи его милости, что мы в его распоряжении, – ответил Карл.
– Герцог пожалует во дворец завтра.
– Нелл, – продолжал Карл, – мне сдается, что его милость заслуживает себе в матери герцогиню.
Нелл широко раскрыла глаза, потом лицо ее сморщилось от смеха. Это был смех, которым она смеялась с наслаждением еще в переулочке Коул-ярд вместе с Розой, – так смеются от счастья, а не просто от
