– Потом вам станет лучше, – заметил Кромвель, – это место производит определенное впечатление на тех, кто приходит сюда впервые. Вот кто-то идет…
Он оттолкнул Марка в сторону. Страшные крики, похожие на вопли сумасшедшего, усилились. Марк напряг зрение и увидел, что кричит человек с окровавленной головой, который приближался к ним, поддерживаемый двумя охранниками башни Тауэр. Марк чуть не задохнулся от ужаса, но не мог оторвать глаз от этого ужасного зрелища. Кровь капала из его головы и обрызгала Марка, когда люди проходили мимо. Человек пытался разбить голову о стену и положить конец всему этому ужасу.
– Они отрезали ему оба уха, – сказал очень спокойным голосом Кромвель. – Он просто болван! Решил, что это остроумно – повторять то, что он слышал о короле!
Марк не мог сдвинуться с места. Казалось, ноги его приросли к земле. Он вытянул руку и коснулся скользкой стены.
– Пошли, – сказал Кромвель и толкнул его.
Они пошли дальше. Марк был почти в обмороке от того, что видел. Мне это снится, думал он. Такого быть не может. Это невероятно!
Они проходили мимо тюремных камер, и Кромвель заставлял стражника освещать их, чтобы Марк мог воочию убедиться, какая судьба ждет тех, кто вызывает недовольство короля. И Марк смотрел. Он видел мужчин, скорее мертвых, чем живых, по грязной одежде которых ползали черви. Они были настолько худыми, что казались скелетами. Они стонали и закрывали глаза от слабого света, который их освещал, цепи их позвякивали в такт стонам. Раньше они были людьми, а теперь стали грудой костей, закованных в цепи. Он видел смерть и слышал ее запах. Он видел людей, сидящих в комнате пыток. Один из них находился в такой маленькой камере, что не мог двигаться, и когда Кромвель приказал ему выйти, тот не мог встать, хотя в глазах его появилась надежда, что его могут выпустить на свободу.
Стражник освещал темные колодцы, полные крыс. Крысы пищали, набрасываясь друг на друга, ползая по умирающим людям. Он видел стонущих людей в камерах пыток, ноги и руки которых были в крови, видел их изуродованные пальцы без ногтей и кровь, вытекающую из беззубых ртов.
– Количество темниц значительно увеличилось за время правления нашего короля, великого христианина, – заметил Кромвель. – Не переведутся на свете дураки, не понимающие своего счастья. Пойдемте, мастер Смитон, мы почти уже пришли.
Они оказались в слабо освещенной комнате, которая показалась Марку очень странной. Он увидел стол, за которым сидел человек. Перед ним лежали бумага и перья. Потом он почувствовал сильный запах уксуса и задрожал. Он вспомнил о муках, которые перенес. В центре комнаты стоял каменный столб, к которому была приделана длинная железная палка. К палке была привязана веревка с петлей на конце.
Марк с удивлением смотрел на нее, но Кромвель отвлек его внимание, показав на инструмент пытки, который был в Тауэре в большой чести. Это была очень простая вещь – широкое железное кольцо, с помощью винтов стягивающееся вокруг тела жертвы.
– Вот наша красавица, – сказал Кромвель. – Таких объятий никто не пожелает. Они сильно отличаются от тех, о которых мечтают очень многие, – от объятий нашей самой прекрасной при дворе леди!
Марк посмотрел на своего мучителя, как кролик смотрит на удава. Его как бы парализовало. Ему хотелось кричать, биться головой о стену, как это делал несчастный, желавший свести счеты с жизнью. Но он стоял и смотрел на эти орудия пыток, которые показывал ему Кромвель.
– Это наручники, Смитон. С их помощью человека подвешивают вот сюда… Попробуйте их надеть, Смитон. Они подвешиваются на эту железную перекладину, и человек висит на ней днями. Это ужасно мучительно. Даже невозможно себе представить. И это делается лишь потому, что он не хочет ответить всего на несколько вопросов. Как глуп бывает человек, Смитон! Странно даже подумать.
Марк задрожал. Его тело покрылось потом.
– А это щипцы для выкручивания пальцев. Они все еще в крови. Это испанский ошейник. Шипы на нем очень острые. Не очень приятно, когда они впиваются в тело. Вам понравилось бы, если бы пришлось провести в этом ошейнике несколько дней подряд? Но ведь вы не дурак, Смитон. Вы культурный человек, как мне кажется. Вы музыкант, у вас пальцы музыканта. Было бы жаль, если бы ваши прекрасные руки были изуродованы с помощью этих орудий. Говорят, люди, которые несколько дней висели на этой железной палке, больше не могут ничего делать руками – они их не чувствуют.
Марк так дрожал, что не мог устоять на ногах.
Кромвель усадил его и сел с ним рядом. Придя немного в себя, Марк осмотрелся. Они сидели на деревянной раме в форме корыта, достаточно большой, чтобы в ней мог поместиться человек. С каждой стороны рамы были проделаны отверстия, в которые были вставлены веревки.
Не выдержав, Смитон громко крикнул:
– Дыба!
– Вы умны, Смитон. Но не бойтесь. Вы ответите на вопросы, которые я вам задам. И вам не понадобится дыба или какое-нибудь другое орудие пыток.
Во рту у Марка пересохло, язык распух.
– Я не могу… Я солгал…
Кромвель поднял руку. Тут же появились двое здоровых охранников, схватили дрожавшего юношу и стали его раздевать.
Марк старался вспомнить лицо королевы. Она предстала перед ним как живая. Он должен помнить о ней. Ее образ должен не оставлять его. Пусть они его мучают. Если он сможет видеть ее лицо…
Он был почти в бессознательном состоянии, когда его потащили на дыбу и привязали веревками за руки и ноги. Кромвель приблизил свое лицо к лицу юноши.
– Смитон, если я не прикажу им, они ничего вам не сделают. Вы разве не знаете, что происходит с людьми, побывавшими на дыбе? Некоторые теряют разум, другие больше не могут ходить. Это невыносимая боль. Вы даже не можете себе представить. Ответьте на мои вопросы.
Он кивнул охранникам, чтобы те приготовились.
