играют в карты, и обязательно в каком-нибудь уголке писает маленький ребенок. Нравились тела на рембрандтовских полотнах, полных драмы и тайны, – по сути, что угодно из Рембрандта. А фрески всегда такие большие. Я имею в виду, фигуры на них большие. Никаких волнующих деталей, и цвета скучные, приземленные – коричневые тона и тусклые красные, сепия, умбра, иногда мазок ультрамарина, чтобы высветить голову Левы Марии. На этих фресках ничего особенного не происходит, а если и происходит, то, как правило, что-нибудь плохое. В общем, я смотрела на эти фрески как человек, ожидающий в приемной врача, смотрит и читает плакаты «Как следить за домом» или «В кругу семьи» просто потому, что смотреть больше не на что.
Как говорилось в моем «Путеводителе по Флоренции», роспись уникальна в основном тем, что выполнена женщиной, племянницей великого герцога Козимо III, которая ушла в монастырь в 1714 году, в возрасте тридцати девяти лет, принеся в дар обители довольно крупное состояние и преувеличенное представление о собственных возможностях. Это была та самая Лючия, о которой мне рассказал доктор Постильоне.
Должна признаться, сам факт, что фрески написаны женщиной, возбуждал мое любопытство, и я изучала роспись более внимательно, чем если бы не знала об авторстве. Факт, что это создано женщиной, возможно, сказался и на моих впечатлениях. Мне показалось, что Дева Мария смотрит на архангела Гавриила с каким-то нехарактерным для нее безразличием, задержав палец на том месте в книге, где пришлось прерваться, с тем чтобы приступить к чтению сразу же, как только она избавится от гостя. И традиционное для Девы выражение лица, означающее «Кто, я?», придано не ее лику, а лику Гавриила. На другой фреске образ младенца Христа смотрелся крошечным по сравнению с огромными фигурами матери и бабушки. А вот еще фреска, на которой распятый Христос выглядит как юный супруг, покинутый учениками, но не тремя Мариями, стоящими со зловещими лицами у подножия креста.
Я старалась разобраться в своих впечатлениях об этих сильных женщинах, когда услышала шум за спиной. Обернувшись, я увидела высокую плотно задрапированную фигуру.
– Ох… – меня поймали, как любопытную Варвару в момент подглядывания. – О, Мадонна. Прошу прощения, – сказала я, жалея о том, что покинула свою комнату, испытывая необходимость извиниться за то, что совала свой нос куда не следует. – Я не знаю, что здесь делаю.
– Это абсолютно нормально. Никто из нас не знает этого наверняка до тех пор, пока это не будет ему явлено, и обычно оказывается, что оно сильно отличается от того, чего мы ожидали. Простите, что испугала. Я настоятельница, сестры зовут меня мадре бадесса.
Я подумала, что, вероятно, мне нужно было опуститься на колени и поцеловать кольцо на протянутой мне руке. Но я этого не сделала. Я пожала протянутую мне руку. Мадре бадесса – мать аббатиса – ответила на мое рукопожатие.
– Я буду относиться к вам, – сказала она – так же, как я бы хотела, чтобы относились к моей дочери, если бы она бродила сейчас по свету вдали от дома.
В ее голосе не было иронии, также как и в моем – благодарности. Я с трудом подыскивала слова, потому что она напомнила мне мою маму, хотя мама всегда относилась к церкви с огромным недоверием и на смертном одре отказалась от священника.
– Я вижу, вы раскрыли нашу тайну, – сказала она. – Но об этом – позлее, а сейчас пойдемте-ка. Хочу показать вам библиотеку. Там требуется огромная работа, и чем скорее мы начнем, тем лучше.
По одним стандартам библиотека была маленькая, по другим – большая. Я бы сказала, около двух тысяч томов плюс-минус сто. В библиотеке Вайденера в Гарварде, заметила я вслух, более восьми миллионов томов.
– Большая библиотека в Монте-Кассино, – напомнила мне мадре бадесса, – в Средние века насчитывала менее пятисот книг. Что было более важным центром обучения, – спросила она. – Монте- Кассино или библиотека Вайденера?
Она была очень упорной, эта Мадре бадесса. Она не собиралась просто так спустить мне это. Праздная ремарка с моей стороны спровоцировала целый урок истории. Монастырь Монте-Кассино был основан в 528 году, разрушен лангобардами в том же шестом веке, отстроен заново, захвачен сарацинами в девятом столетии, уничтожен землетрясением в четырнадцатом. Коллекция книг, созданная и преумноженная, оставалась нетронутой до бомбежки американцами в 1945 году, почти перед самым окончанием войны, когда в этом не было необходимости…
Я извинилась перед мадре бадессой за…
– Я не собиралась читать вам лекцию, – сказала она – Я просто хотела подчеркнуть, что все знания, все сведения об античности дошли до нас благодаря монашеским сообществам.
– А монастыри?
– Конечно же, и монастыри тоже, хотя первая знаменитая монастырская библиотека была основана только в 1142 году в Монтепульчано и идея о том, что монахини могут учить, не слишком вдохновляла кардиналов. Но время браться за работу. Давайте я вас представлю. Помимо сестры Кьяры, библиотекаря, со мной должны были работать еще четыре монахини, которые молча стояли в стороне: сестры Присцилла, Мария, София и Анжелика. Я кивнула каждой их них, сдерживая порыв протянуть им руку для приветствия.
Библиотека представляла собой длинную узкую комнату, как в Лаврентийской Библиотеке,[87] хотя намного меньше, с рядами книжных полок, разделявшими комнату на проходы. Книги с верхних полок уже были сняты, но на нижних, которые побывали под водой, книги разбухли так, что их невозможно было вынуть. Они слишком плотно стояли друг к другу.
Я размышляла над проблемой около минуты, не находя нужного решения. Я подумала, что в этой ситуации нужны мужские руки. Сестры Кьяра, Присцилла, Мария, София и Анжелика ждали моих инструкций, что заставляло меня нервничать. Я реставратор книг, а не плотник.
– Думаю, – сказала я, – что в данный момент нам требуется мужчина.
Никто не отреагировал.
– Боюсь, придется взять топор или что-то в этом роде и разбить боковины полок, чтобы извлечь книги. Или, может быть, пилу. Я не вижу другого решения.
– Я думаю, – произнесла сестра Мария с легкой, но, как мне показалось, ироничной улыбкой, – это типично американское решение. Но, вероятно, мы можем снять фурнитуру и разобрать шкафы. Мы хотели узнать ваше мнение, прежде чем начать.
– Очень хорошо, – сказала я, кивая головой словно и сама думала о том же, а топор упомянула просто в шутку.
Сестра Анжелика уже открывала огромный ящик с инструментами. Она и сестра Мария с уверенностью опытных плотников или краснодеревщиков приступили к работе с богато украшенной фурнитурой, сначала орудуя крошечными стамесками, затем стамесками больших размеров, затем еще больших, осторожно вклиниваясь между досками – непростое дело, если учесть, что сбиты они были вручную выкованными гвоздями. Гвозди семнадцатого века, сказала сестра Анжелика. Именно тогда были сделаны эти книжные шкафы для библиотеки, которую привезла Лючия де Медичи как часть своего «наследства», когда ушла в монастырь. Насколько я помню.
Переплеты, в основном семнадцатого и восемнадцатого веков, хотя там имелось и несколько книг более раннего времени, переплетенные в пергамент, были повреждены, но я сомневалась, что сами книги серьезно пострадали. Тот факт, что они разбухли и находились под прессом, не дал возможность мазуту или топливному маслу проникнуть слишком глубоко, что могло бы нанести значительно больший ущерб, нежели вода.
В большинстве старых библиотек книги просто ставились на полки в порядке их поступления, за исключением очень больших или очень маленьких томов. В каталоге, если таковой вообще существовал, указывались ряд, номер полки (сверху вниз) и номер книги на полке (слева направо). Так, например; знаменитая рукопись «Беовульф» известна как «Коттон Вителлий А. XV», что означает, что она находилась в библиотеке сэра Роберта Коттона в ряду с книгами эпохи римского императора Вителлия, на верхней полке, пятнадцатая книга (или переплетенная рукопись) слева. Сестра Кьяра пояснила, что Лючия ввела гораздо более совершенную систему, которая являлась прототипом современных схем классификации книг. Но объяснения Сестры Кьяры были прерваны небольшим взрывом: доска в торце шкафа, освобожденная от обшивки, сорвалась с петель под неимоверным давлением разбухших книг, и они хлынули с полки, словно
