– Ну и что? Они ведь не виноваты, что нашли ее, не так: ли?

– Дело в том, что они нашли ее вчера, и сестра Мария продержала ее у себя в келье всю эту ночь. Они просто притворились, что нашли ее сегодня, но сестра Матильда все видела.

– Похоже, надо вызвать кого-нибудь из Oggi или Novella 2000.[98]

– Вот именно! Поэтому мадре бадесса и запретила нам говорить об этом.

– Не волнуйся. Я никому не скажу.

– Но мне придется сказать мадре бадессе.

– Что ты говорила со мной?

– Да.

– Зачем?

– Потому что у нас нет секретов.

– Что тебе за это будет?

– Ничего особенного. Мадре бадесса все понимает.

– Тебе не придется лежать на полу лицом вниз во время ужина? Как жестоко! (Меня действительно раздражала мадре бадесса.)

– Как много ты видела? – спросила я.

– Я не смотрела внимательно, и я не знала, на что смотрю, но, что бы это ни было, это было похоже на чудовище, на гигантского кальмара с огромными щупальцами, тянущимися к тебе, с клювом и одним темным глазом.

– Гигантский кальмар? – я не могла представить, что она описывала, но мне не хотелось на нее давить.

Как хрупка эта инфраструктура. Неважно, насколько прочны стены, внутри крепости всегда может найтись предатель. И какой смысл в этих стенах? Ничто так не возбуждает любопытства к монашеской и монастырской жизни, как обет безбрачия. В теории либидо переадресовано к Богу. Монахини считаются «Христовыми невестами». Они облачаются в свадебные наряды, когда дают вечный обет. Но могут ли объятия Бога заменить тепло и страсть объятий человека? Думаю, я слишком была пропитана идеями Фрейда, чтобы поверить в это. Хотя мой собственный опыт в данном вопросе и не отличался какой-то особой теплотой и страстью. (Я имею в виду Джеда Чапина).

– Сестра Джемма, – сказала я, – ты счастлива?

– Да, – ответила она, – очень счастлива.

Конечно же, подумала я, она сказала бы это, даже если бы не была счастлива. Но она не выглядела несчастной.

– Тебе когда-нибудь хотелось… – я ступала по тонкому льду, но мое любопытство было слишком велико. – Тебе когда-нибудь хотелось, – повторила я, – ты когда-нибудь сожалела, ты когда-нибудь жалела, что не знала мужчины?

– О, да, – сказала она. – Очень, в известном смысле. Но знаешь, это все так странно. Я бы не знала, что делать. И я не уверена, что это так важно. Мадре бадесса говорила со всеми нами.

Я уже давно покончила со своей шоколадкой, а у сестры Джеммы все еще оставалась большая часть ее половинки. Она отломила кусочек и дала мне. Я взяла. Мне надо было что-то держать в руке, как выпивку.

– Когда ты говоришь, что мадре бадесса говорила с вами, кого ты имеешь в виду?

– Тех из нас, кто сразу попал сюда, когда мы были еще молодыми, до того, как мы были… с мужчинами. Здесь много женщин, которые жили в миру, которые все испытали, все, о чем ты думаешь. Но когда они пришли сюда, они завидовали нашей невинности, они были готовы обменять свой опыт на нашу невинность. Это, должно быть, кажется тебе странным?

– Да, в каком-то смысле. А ты, Джемма? Ты бы обменяла невинность на опыт?

– Ты знаешь историю Пиккарды из третьей песни «Рая»?

– Немного. Я помню, мы читали ее на уроках итальянского языка.

– Да, каждый должен прочитать ее, она так прекрасна.

– Пиккарда была монахиней, да? Но она выхолит замуж?

– Ее брат Корсо забрал ее из монастыря и заставил выйти замуж за Росселлино делла Тосса, очень знатного человека во Флоренции. Они жили как раз через площадь, ты знаешь.

– И Пиккарда оказывается на нижней ступени лестницы, ведущей в Небеса, так?

– Да, это правда. Но есть что-то более важное. Эта история объясняет так много, и поэтому она такая красивая: суть этого божественного состояния заключается в том, чтобы подчинить свою волю Его воле, и поэтому наши воли едины и согласованны. Подчинить всю нашу волю Его воле – вот что мы стараемся делать изо дня в день, и эта воля есть наше спокойствие: la sua voluntage e nostra pace. Это то море, к которому все движется, все, что ты сам создаешь, и Природа простирается сквозь Вечность.

У сестры Джеммы еще остался кусочек шоколадки. Она разломила его на две части и дала одну мне.

– Нет, нет, Джемма, – запротестовала я, хотя и протянула руку. – Я и так уже съела большую часть.

Я взяла шоколад, который она мне протягивала, и засунула в рот. У Джеммы все еще оставался кусочек размером в дюйм. Может быть, в этом была разница между нами.

В офисе мадре бадессы, на первом этаже между трапезной и крытой галереей, было много папок, разложенных для просушки: на полу, на стульях, на широких подоконниках окон, выходящих на крытую галерею, на верху картотечных шкафов, где они обычно и хранились, на большом письменном столе, за которым сидела женщина, чьими первыми словами ко мне было предложение обращаться со мной так, как она хотела бы, чтобы обращались с ее собственной дочерью. Она была высокой и красивой, и я видела сходство с ее кузеном: наблюдательные зеленые глаза, высокий лоб, доброжелательная улыбка, словно уютное объятие. Я никогда не знала, как ее приветствовать. Я чувствовала себя словно неотесанный деревенский мужик в присутствии члена королевской семьи. Я понимала, что должна что-то сделать – упасть на колени, присесть в реверансе, поцеловать ей руку, – но не знала, что именно.

Она не подняла головы от письма, которое писала, до тех пор, пока либо не закончила его, либо не сочла нужным остановиться на каком-то определенном месте. На краю стола лежала книга, и я знала, не спрашивая (чего бы я все равно не сделала) и без пояснений с ее стороны (которых не последовало), что это была та самая книга с картинками.

Когда она наконец подняла голову и посмотрела на меня, я поняла, что она сосредоточенно думала о чем-то и явно не ждала моего визита.

– А, да, – сказала она, откладывая в сторону ручку. – Сестра Джемма говорила мне, что у вас с ней состоялась интересная беседа.

– Очень интересная.

– И очень поучительная?

– Очень поучительная, мадре бадесса. Я узнала много о монастырской жизни. И о самой жизни, тоже, – добавила я.

– Когда вы говорите «о самой жизни», – спросила она, улыбаясь, – что именно вы подразумеваете? Вы имеете в виду мир за пределами монастыря, мир бизнеса и политики, замужество и семейную жизнь? Или у вас что-то другое на уме?

– Нет, почему, – замялась я, застигнутая врасплох, – сама жизнь – это, ну, сама жизнь – это просто жизнь. Это когда отец готовит на твой день рождения десерт «Сен-Сир», это прыжки в океан с обрыва, езда на велосипедах с сестрами, это когда мама приходит тебе в комнату и садится рядом, если ты больна, или гуляет с тобой от Фьезоле до Сеттиньяно.

– Да, – сказала она, – все это жизнь.

Она сделала паузу, и я ждала, что она продолжит и скажет, что жизнь также еще и нечто большее, что в вещах есть религиозная сторона, но она снова меня удивила.

Вы читаете 16 наслаждений
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату