– Просто знаю. Я думал, что, если смогу сделать все так, чтобы ты не знала…
Мы заказали еще пива.
– Только деньги остановили тебя?
– Марго, послушай меня. Я рад, что мы говорим об этом, потому что… потому что я думаю, ты не до конца понимаешь мое положение. Мне пятьдесят два года, в декабре будет пятьдесят три. Тебе двадцать девять. Я родился в декабре, ты в мае. Ты влюблена в Италию. Как и многие другие американки. Я видел это не раз. Ты влюбляешься в Италию, выходишь замуж за итальянца…
Все, что он говорил, имело смысл, но во всем этом было что-то избитое, как будто он проговаривал это снова и снова в своем сознании столько раз, что это стало звучать как магнитофонная запись.
Я допила свое пиво и заказала еще. Казалось, поезд идет все быстрее и быстрее.
– Ты не собираешься устроить сцену, когда мы приедем в Рим, правда?
– Нет, я не из тех, кто устраивает сцены.
Пейзаж за окном был плоский и непривлекательный, пятнистый от строящихся жилых домов: плоские поверхности, нарушенные маленькими балконами, слишком маленькими, чтобы сидеть на них. Я видела, что происходит. Я ощущала это всем своим телом. Но не в моих силах было остановить это, как не в моих силах было, если бы захотела, остановить поезд. Я вспомнила Рут и Иоланду и огляделась вокруг в поисках стоп- крана, и он был там – прямо в конце вагона. Но я хотела остановить поезд внутри меня самой. А у этого поезда не было тормозов.
Пришло время возвращаться домой, но у меня нет дома. Я думаю, тогда впервые это до меня дошло, как удар в живот: у меня нет дома.
Мы приехали в Рим около полудня, и это был последний раз, когда я видела Алессандро Постильоне.
На станции я купила сандвич, но есть не стала. Я не чувствовала голода. Я бывала до этого пару раз в Риме с мамой во время экскурсий со студентами, а потом с Сандро, но на самом деле не очень хорошо ориентировалась в городе. Разумнее всего было бы сесть на первый же поезд и вернуться во Флоренцию. У меня было двести тысяч лир (чуть больше, чем сто долларов) в сумке, подаренной мне Сандро, у которого тогда вдруг появилось много денег, чтобы привязать меня к себе. Я могла остановиться в отеле. У меня также имелся с собой обратный билет в Чикаго.
Но что мне было нужно, так это пройтись. Я сказала себе, что буду разумной. Я не собиралась упускать возможность ближе познакомиться с Римом: может быть, увидеть старую церковь, полюбопытствовать, что здесь продается из детективных романов на английском языке, или даже поехать снова в Сан-Луиджи деи Франчези посмотреть на картины Караваджо. И хотя я не очень хорошо ориентировалась, Рим показался мне знакомым – как большой город, как Чикаго, с рычащим дорожным движением по широким улицам. Не как Флоренция, вся темная и тесная.
Я знала, что по Виа Кавоур смогу доехать до римского Форума и что Форум находился недалеко от чего-то еще, потому что я была там с мамой. Есть чем заняться. Но Римская империя никогда не являлась чем-то значительным в моей воображаемой иерархии вещей, и когда я добралась до Форума, он не произвел на меня никакого впечатления. Я даже не захотела платить деньги за то, чтобы попасть внутрь. Пиво стучало в висках, и я была в некотором замешательстве, но мне хотелось еще пива.
Выпивая пиво в баре, я вспоминала части тела Сандро, как он держал зубную щетку (между большим и средним пальцами, так что я не понимаю, почему он не смог держать палочки для еды); небольшие шрамы и порезы, волосы на животе, его маленький
Когда я гуляла вокруг Форума, мне показалось, что кто-то идет следом, что кто-то смотрит на меня. Это была абсолютная ерунда, конечно же, но я так чувствовала. Я хотела кого-то позвать, но вокруг не было никого, к кому я могла бы обратиться. Не следовало мне приезжать в Рим! Я полистала телефонную книгу – несколько Постильоне. Посмотрела на часы: прошло только пять минут с тех пор, как я ушла от Форума. Невероятно: мне казалось, что прошел час и пять минут. Я попробовала завести часы, однако они были заведены. В результате я слишком пережала пружину. Я выпила еще кружку пива в баре, а потом пошла в другой бар и заказала капучино. Мне было тепло от прогулки и от воспоминаний о маминых похоронах. Во время церемонии я сидела так близко к гробу, что могла протянуть ногу и дотронуться до него ногой. Вдруг мне захотелось пойти на протестантское кладбище. Оно было не такое устрашающее, как протестантское кладбище во Флоренции, а открытое и красивое. Китс похоронен там и Шелли, или сердце Шелли. Я была там с мамой. Но не помнила, как туда добраться. Я знала, что мемориал Китса – Шелли находится на площади Испании.
Как это было, когда мама рассталась с синьором Бруни? Она тоже плакала? Но у нее были муж и дети у нее был дом, куда она могла вернуться. Дом. Это действительно беспокоило меня. Куда я могла поехать, так чтобы меня там приняли?
Я постаралась успокоиться, но в висках у меня стучало и голова шла кругом. Я слышала звук воды, звуки города, все они смешивались, превращаясь в звук океана. Не рев, а скорее рокот. Как водопад.
Выходя из бара на Виа Венето, куда я заглянула выпить еще кружку пива, я чуть не попала под машину. В баре не было ни одной женщины, я чувствовала себя неловко. У меня болела голова, я ощущала, как в висках пульсирует кровь, и мне казалось, что вместо тротуара зияет яма. Была видна только тень, но я не могла заставить себя ступить на нее. Я не видела, что отбрасывало эту тень, что стояло между солнцем и тротуаром. Ни деревьев. Ни высотных домов. Просто растекшееся пятно темноты у меня под ногами и приглушенный звук.
Я немного побродила вокруг, направляясь, как я думала, в сторону станции, пока я не дошла до огромной церкви. Это была, как я теперь уже знаю, церковь Сан-та-Мария Маджиоре. Я поднялась по длинному пролету ступеней и зашла вовнутрь. В интерьере я не нашла ничего привлекательного. Она была просто большая. Не такая большая, как готический собор, не «большая» в смысле огромная, или просторная, или высокая, или внушительная, а «большая» в смысле громоздкая. По обе стороны нефа тянулись длинные ряды исповедален (как Порта Поттис во время рок-концертов на открытом воздухе) с вывесками LIBERO и OCCUPAIT),[152] как вывески на туалетах в поезде. И еще там были вывески с указанием языка или языков, на которых говорили разные исповедники: не только английский, французский, испанский и немецкий, но и русский, польский, венгерский, китайский, японский, хинди, урду. Место представляло собой международный перекресток. Около некоторых исповедален люди, в основном иностранцы, ждали, выстроившись в очередь. У меня возник неожиданный порыв встать в одну из очередей, чтобы исповедаться. «Облегчиться», я думаю, было бы более точным названием того, чего мне хотелось, но в тот момент мне казалось, что я хотела исповедаться.
Конечно же, я не имела ни малейшего представления о том, с чего начинать исповедь. Я знаю, существует формула: «Простите меня, Отец, я согрешила», что-то в этом роде, но с чего человек должен начинать? Надо ли мне притвориться, или я должна начать с того, чтобы объяснить, что я на самом деле не католичка? Мне больше повезет, если я буду говорить по-английски или по-итальянски? Я остановилась на итальянском языке, так как в итальянской очереди никого не было, хотя наверху была маленькая табличка с надписью OCCUPATO. Через десять минут я начала думать, что допустила ошибку, – другие очереди непрерывно продвигались, – как вдруг дверь открылась и появилась женщина, одетая в простое черное узкое платье, облегающее фигуру, очень элегантная, ее волосы были забраны назад в шиньон, как у принцессы Грейс. Ее темные глаза, таинственные от горя, были опущены, и она не узнала меня, но, я думаю, я узнала ее. Марго, мое призрачное второе «я», которая обошла меня даже в горе! Я настежь распахнула дверь исповедальни, даже не постучав. Там была скамейка для сидения и скамеечка для коленопреклонения. Я села и начала объяснять.
– Извините, – сказала я. –
– В чем дело?
– Простите меня, Падре, я не совсем католичка, но… – это было все, что я успела произнести.
– Вы, протестанты! – закричал он. – Вы приезжаете в Италию и сразу же хотите покаяться в своих грехах. Я ничем не могу помочь вам. Если вы хотите исповедаться, почему бы Вам не присоединиться к
