И это грустно, на самом-то деле. Шэрон старше меня на два года, практически ровесница. Нам бы следовало быть лучшими подружками, самыми близкими и неразлучными, но по какой-то причине она меня ненавидит. Всегда ненавидела, и я не знаю, чем вызывала такое к себе отношение. Да, Шэрон первенец, а первенцы часто ненавидят маленьких пискунов, с которыми вынуждены делиться игрушками, друзьями, родителями. Как и многим старшим детям Шэрон говорили, что она не может пойти в кино, или в «Макдоналдс», или на школьный пикник без своей младшей сестренки, которая непременно начинала капризничать и портила весь кайф. Но в детстве я обожала Шэрон и любила таскаться за ней везде и всюду. Я поклонялась сестре, восхищалась ею, пыталась подражать ее манере говорить, походке, одежде. Благодарная Шэрон за то, что она присматривает за мной, я чувствовала себя обузой для нее, о чем не раз ей и сообщала. Почему же все это не считается? Почему Шэрон принесла свою нелюбовь ко мне и во взрослую жизнь? Зачем ей нужно постоянно поддевать, унижать меня и вообще цепляться ко мне всякий раз, как мы видимся? Более того, ну почему я все время реагирую на выпады Шэрон, позволяя ей нажимать на нужные кнопки, как изволят нынче выражаться? Почему я всегда отвечаю на колкость сестры колкостью, а потом отступаю под натиском ее кипящей ярости? Не пора ли положить этому конец?
– Где Шэрон устраивает ленч? – спросила я маму, понимая, что, скорее всего, уступлю и приеду на торжество, несмотря на все мои возражения.
– У нее дома. Она настояла на этом. Настаивать на своем для моей сестрицы так же естественно, как дышать.
– Значит, она взялась организовать празднование твоего дня рождения, как берет на себя все.
– Ну ведь Шэрон профессиональный организатор приемов, Дебора.
В этом я с мамой спорить не могла. Шэрон занимается организацией свадеб, («Свадебный архитектор» – так написано на ее визитной карточке.)
Для тех, кто может позволить себе воспользоваться ее услугами, она через компьютер целиком и полностью координирует подготовку к свадебной церемонии: набирает флористов, поставщиков, фотографов и так далее. Шэрон даже снабжает жениха и невесту сведениями о гостях и рассаживает их так, чтобы избежать малейших дрязг – фирменного знака наших с ней взаимоотношений. Хотя клиенты у Шэрон были со всего восточного побережья Флориды, львиная доля ее бизнеса находилась в Бока-Ратон, коротко Бока; это своего рода пуп вселенной с пальмами. Шэрон пользуется в Бока огромным успехом, и не только потому, что живет там (в поселке за забором, с полями для гольфа, где огромные дома стоят друг над другом – я называю их «Макжилища», по ассоциации с «Макдоналдсом»). Дело в том, что организованные ею свадьбы – показушные, помпезные, многолюдные – были очень «бокавские». В Бока, где даже горничные носят «Ролексы», свадьбу тебе организовывает Шэрон Пельц либо свадьбы не будет вообще.
– Ты можешь прилететь на уик-энд и остановиться у меня, – предложила мама. – В Нью-Йорке ведь сейчас холод собачий, да?
– Да. – Я покосилась на свою поношенную фланелевую ночнушку и шерстяные носки на ногах. Хотя в квартире очень тепло – это то самое жуткое тепло, которое сушит кожу, не говоря уж о том, что от него образуется перхоть, – я никак не могла согреться. Пожалуй, поездка во Флориду не такая уж плохая идея. – Ты права, мам. Семьдесят пять лет – это действительно не обычный день рождения, и я ни за что не пропущу праздник. Как только закончим разговор, сразу же закажу билет на самолет.
«Ладно, – подумала я. – Теперь мне придется денек вытерпеть Шэрон. Но я уже большая девочка. Переживу».
Я просветлела, поняв, что увижу мамочку и понежусь в ее доме, в местечке Сьюел-Пойнт, на роскошном тропическом полуострове, связанном грунтовой дорогой с городом Стюарт и примерно в часе пути к северу от Палм-Бич.
Мама и папа купили этот стоящий на берегу реки Святой Люсии трехэтажный деревянный дом в сельском стиле как зимнее убежище для семьи, еще когда мы с Шэрон учились в колледже. Мой отец, врач из Уэстпорта, штат Коннектикут, мечтал после выхода на пенсию постоянно жить во Флориде, но умер от рака, не дотянув до шестидесяти одного года, так и не осуществив спою мечту. Через год после его похорон, ровно день в день, мама осуществила ее за него. Она продала наш дом в Уэстпорте, упаковала вещички и вместе со всем барахлом перебралась в Сьюел-Пойнт. И очень быстро обзавелась друзьями в этом тихом узком мирке, работала добровольцем в Совете старейшин, Историческом обществе и прочих общественных организациях, а иногда бралась и за более серьезную общественную работу, например выступая в роли мирового судьи на слушаниях по мелким делам. Ее задачей было убедить людей, предъявлявших друг другу претензии, разрешить их споры, не доводя дело до суда.
Мне казалось довольно забавным, что она несколько дней в месяц уговаривает истцов и ответчиков прийти к соглашению и при этом совершенно не способна убедить собственных детей согласиться друг с другом хоть в чем-то. Мы даже не могли сойтись на том, что лучше – Стюарт или Бока. Я считала Стюарт очень милым спокойным местечком, с размеренной жизнью, а Шэрон находила его смертельно скучной дырой, провинциальной, начисто лишенной культурной жизни. (И это говорила моя сестрица, полагавшая, что «культура» – это смотреть на женихов с невестами в Макареис.) В результате Шэрон после колледжа осела в Бока, что меня весьма устраивало: когда бы я ни приезжала к маме, меня очень согревала мысль, что нас с сестрицей разделяют полтора часа пути.
Распрощавшись с мамой, я заказала билеты и помчалась в душ. Филипп Уайли, тот самый актер, о котором я упоминала ранее, должен был заехать за мной в семь, и хотя до его приезда оставался еще час, мне хотелось приготовиться не спеша.
Понимаете, за все шесть лет моей работы с сериалом «Отныне и впредь» я ни разу не имела свидания с кем-нибудь из занятых в нем актеров, даже малюсенькой интрижки. Поэтому меня пьянила новизна ситуации, пьянила мысль, что Филипп Уайли, работавший – снимавшийся в любовных сценах – с самыми красивыми женщинами в мире, заинтересовался мной.
Не то чтобы я крокодил какой-то. Конечно, меня ни за что не примешь за одно из сногсшибательных созданий, появляющихся в «мыльных операх», но мамуля считает мою мордашку «милой». Я понимаю это так: не красавица, но и не простушка, а обаятельная, возможно, потому, что очень улыбчивая в отличие от моей сестрицы, от которой улыбки не дождешься. (Во всяком случае, я.) Но главное мое украшение – волосы. Хоть я и не ношу стильных стрижек – просто распущенные волосы до плеч с правым пробором: они у меня густые, блестящие, великолепного бронзового цвета и независимо от степени влажности никогда не липнут к черепу. Что же касается фигуры, то она примерно такая, какая и должна быть у сорокатрехлетней женщины, занятой сидячей работой и обожающей свинину по-китайски. Иными словами, я по-прежнему удостаиваюсь одобрительного свиста строительных рабочих, но вполне могу без особого ущерба сбросить несколько фунтов.
Когда почти ровно в семь зазвонил дверной звонок, я птицей полетела к двери.
– Эй, да ты классно выглядишь! – воскликнул Филипп, как только я открыла дверь.
