Преображение капитана Флума наполняло Белого Овсюга дружелюбной гордостью. Капитан Флум лег однажды спать общительным бодрячком, а встал унылым анахоретом, и Вождь Белый Овсюг горделиво считал нового капитана Флума своим творением. Он вовсе не собирался вспарывать ему горло от уха до уха. Он просто пошутил — как шутил, говоря, что умрет от воспаления легких, или предлагая доктору Дейнике померяться с ним силами в индейской борьбе, или смачно врезая по носу полковнику Мудису, — такие уж у него были шутки. Когда он притаскивался вечерами пьяный в свой трейлер, ему хотелось просто лечь и уснуть, а вопли Обжоры Джо поминутно его будили. Ему становилось муторно, и он был бы очень рад, если б кто-нибудь подкрался на цыпочках к палатке Обжоры Джо, снял у него с лица спящую там кошку Хьюпла и вспорол бы ему горло от уха до уха, чтобы все, кроме капитана Флума, смогли наконец спокойно уснуть.
Белого Овсюга не жаловали в эскадрилье, даром что он бил время от времени, на радость генералу Дридлу, полковника Мудиса по носу. Не жаловали и майора Майора, а выяснил он это, когда узнал, что его назначили командиром эскадрильи, — узнал от полковника Кошкарта, который примчался к ним в своем яростно рычащем форсированном джипе наутро после того, как при бомбардировке Перруджи сбили майора Дулуса. Джип полковника Кошкарта замер, взвизгнув тормозами, у канавы, отделяющей шоссе от кособокой баскетбольной площадки, откуда майора Майора выгнали в конце концов — кулаками, пинками и камнями — его почти что друзья.
— Вас назначили командиром эскадрильи! — рявкнул ему через канаву полковник Кошкарт. — Да только ничего это не значит, не думайте, потому что вы будете только значиться командиром, а значит, ничего это не значит, понятно?!
Резко развернувшись, так, что у джипа пронзительно заскрипели шины, полковник Кошкарт с ревом умчался, а майор Майор даже не заметил, что лицо ему запорошило выброшенной из-под колес пылью. Его ошеломила сообщенная новость. Безмолвный и долговязый, стоял он с отвисшей челюстью у канавы, держа в длинных руках потертый баскетбольный мяч, а семена ядовитой злобы, посеянные полковником Кошкартом в благодатную, как вскоре выяснилось, почву, стремительно укоренялись в душах тех самых солдат, которые играли с ним в баскетбол и даже — небывалый для него случай! — почти дружили. Он судорожно екнул, тщетно пытаясь что-то сказать, а его растерянные глаза стали огромными и влажными, словно их застилал непроглядно-едкий туман издавна знакомого ему одиночества.
Полковник Кошкарт, как и его штабисты, был заражен духом демократизма — он считал, что все люди сотворены равными, и третировал своих подчиненных с равным высокомерием. Однако он верил в своих людей. Он верил — и часто повторял это, приезжая на инструктаж, — что его пилоты по крайней мере на десять боевых вылетов превосходят всех остальных, а тот, кто с ним не согласен, может катиться к чертовой матери или куда глаза глядят. Катиться куда глаза глядят, как узнал Йоссариан, навестив рядового экс-первого класса Уинтергрина, он мог после десяти дополнительных боевых вылетов.
— Что-то я не совсем понимаю, — запротестовал Йоссариан. — Так прав доктор Дейника или не прав?
— А сколько он сказал?
— Сорок.
— Доктор Дейника сказал тебе правду, — признал рядовой экс-первого класса Уинтергрин. — Сорок боевых вылетов достаточно — так считают в штабе Двадцать седьмой армии.
Йоссариан возликовал.
— Значит, я могу отправляться домой? У меня ведь уже сорок четыре.
— Ты что — псих? — осадил его рядовой экс-первого класса Уинтергрин. — Никто с тобой даже и разговаривать не будет об отправке домой.
— Да почему?
— Поправка-22.
— Поправка-22? — изумленно переспросил Йоссариан. — Она-то тут при чем?
— А при том, — терпеливо разъяснил ему доктор Дейника, когда Обжора Джо доставил его обратно на Пьяносу, — что ты всегда должен выполнять приказ своего непосредственного командира.
— Но ведь в штабе армии говорят, что после сорока вылетов я могу отправляться домой!
— Во-первых, про дом они ничего не говорят. А во-вторых, по уставу ты обязан выполнять каждый приказ командира. И даже если полковник Кошкарт самоуправствует, ты все равно должен ему подчиняться, а иначе тебя обвинят в невыполнении приказа. И тогда уж тебе несдобровать, штаб армии об этом позаботится, будь уверен.
Йоссариан сокрушенно сник.
— Стало быть, мне придется дотягивать до пятидесяти вылетов? — с горечью спросил он.
— До пятидесяти пяти, — поправил его доктор Дейника.
— Каких еще пятидесяти пяти?
— А таких, которых требует теперь от вас полковник Кошкарт.
Услышав слова доктора Дейники, Обжора Джо облегченно вздохнул. Йоссариан сграбастал его за шиворот и заставил немедленно лететь обратно к Уингергрину.
— Что мне сделают, — по секрету спросил он, — если я наплюю на новый приказ Кошкарта?
— Возможно, мы тебя расстреляем, — ответил ему рядовой экс-первого класса Уинтергрин.
— Мы? — удивленно воскликнул Йоссариан. — С чего это ты вдруг решил затесаться в их шатию?
— А что мне, по-твоему, делать, когда речь заходит про расстрел? — огрызнулся рядовой экс-первого класса Уинтергрин.
Йоссариан окончательно сник. Полковник Кошкарт снова заставил его спасовать.
Глава седьмая
МАКВОТ
Самолет Йоссариана пилотировал обычно Маквот, брившийся по утрам в ярко-красной, неизменно чистой пижаме на свежем воздухе возле палатки и превосходно дополнявший в своей нелепой непостижимости безумную картину мира. Маквот, пожалуй, был среди них самым глубоким психом, потому что при всем его здравомыслии совершенно спокойно воспринимал войну. Коротконогий и широкоплечий, он постоянно насвистывал бодрые эстрадные мотивчики, а играя в покер или очко, звучно щелкал при сдаче картами о колоду, чем доводил Обжору Джо до исступленного отчаяния, так что он, злобно заикаясь, начинал поносить Маквота на чем свет стоит и даже норовил затеять с ним драку.
— Ты же щелкаешь, подлюга, только чтоб меня довести! — хрипло завывал он, пытаясь вырваться из цепких рук Йоссариана, который не пускал его к Маквоту. — Ему ж, распроподлюге, просто хочется послушать, как я ору! — хрипел, вырываясь, он.
Маквот виновато морщил свой веснушчатый нос и клялся, что больше не будет, но всегда об этом забывал. К пижаме у него полагались на ноги меховые шлепанцы, а спал он между свежевыглаженными цветными простынями, вроде той, половину которой вернул ему однажды Мило Миндербиндер, так и не отдав за нее улыбчивому воришке-сластене обещанные финики без косточек, взятые взаймы у Йоссариана. Он поразил воображение Маквота, этот Мило Миндербиндер, с выгодой покупавший, на диво капралу Снарку, яйца по семь и продававший их по пять центов за штуку. Но куда сильней, чем Миндербиндер Маквота, поразил самого Миндербиндера Йоссариан — запиской, полученной благодаря своей печени от доктора Дейники.
— Это еще что? — встревоженно воскликнул Мило Миндербиндер, увидев, как два рабочих-итальянца, заарканенные для него в Италии майором… де Каверли, выносят из столовой картонную коробку, набитую жестяными банками с фруктовым соком и пакетами вяленых фруктов.
— Это Йоссариану, сэр, — чванливо ухмыльнувшись, объяснил ему капрал Снарк. По службе он был повар, а по натуре — интеллектуальный сноб и, считая, что опередил свое время лет на двадцать, неохотно снисходил до стряпни простым пилотам. — У него записка от доктора Дейники, по которой он может получать любые фрукты и фруктовые соки в любом количестве.
— Это еще что? — воскликнул Йоссариан, увидев, как Мило Миндербиндер побледнел и пошатнулся.
