Ясным октябрьским утром Сьюзан Сарандон стояла на трибуне Восточного луга в Центральном парке, обращаясь к двадцати тысячам участников антивоенного митинга:
— Пусть Президент Соединенных Штатов знает, что мы не приемлем его лживые доводы в пользу войны. Мы — ответственные граждане, нас не проведешь! Мы задаем вопросы! И требуем ответов! Мы не готовы пожертвовать нашими сыновьями и дочерьми ради войны за нефть!
Передние ряды митингующих откликались впечатляющим ревом. На окраине луга, там, где под деревом расположились Одри с Ханной и Джин, реакция сводилась к вежливым хлопкам, словно аплодировали умелому гольфисту.
Одри копалась в портативном холодильнике Джин.
— Что это? — спросила она, вынимая пластиковую коробку.
— Салат из морепродуктов, — ответила Джин. — Попробуй. Очень вкусно.
Одри наморщила нос:
— А бутербродов ты не прихватила?
Гигантские микрофоны визгливо зафонили, и все трое, гримасничая, зажали уши ладонями.
— Нет, дорогая, — сказала Джин, когда визг стих. — Но там есть багет и немного паштета. Можешь намазать себе бутерброд.
— Да ну его, — Одри отодвинулась от сумки, — все равно есть не хочется.
Ее свекровь в темных роговых очках клевала носом, сидя в инвалидной коляске. Ханна выглядела почти шикарно — ни дать ни взять, Джоан Кроуфорд, только слегка приболевшая.
— Ты в порядке, Нана? — громко осведомилась Одри.
Старуха вздрогнула и устремила взгляд на сцену:
— Кто эта женщина?
— Сьюзан Сарандон, актриса, — пояснила Джин. — Хорошая актриса.
— Она миловидная, — одобрительно заметила Ханна.
— С такого расстояния любая покажется красавицей, — буркнула Одри. — А посмотреть на нее вблизи — кожа, поди, вся в складку.
— Ой! — воскликнула Джин. Вдоль толпы расхаживал человек на ходулях в костюме Дяди Сэма. — Здорово, правда?
Одри мрачно взглянула на нее. Джин нарядилась в то, что она в шутку называла «агитпроповским прикидом», — безразмерную блузу, какие носят художники, серые легинсы и дурацкую вязаную шапочку, которую ей недавно привезли с Ямайки. Это уже выходило за всякие рамки. Одри намеревалась сделать подруге внушение, когда выдастся свободная минутка.
— Никогда не понимала, как им это удается. — Ханна разглядывала человека на ходулях. — Упадешь — костей не соберешь.
— Но выглядит забавно, — сказала Джин. — Я бы сама хотела как-нибудь попробовать.
— Ах, Джин, сердцем ты по-прежнему молода! — язвительно обронила Одри.
Рассеянно улыбнувшись, Джин обратилась к Ханне:
— По-моему, митинг получился отличный!
— Да, чудесный! — согласилась старуха.
— Что вы несете? — возмутилась Одри. — Зрелище просто жалкое! Для того чтобы попасть в новостную программу, надо собрать не меньше ста тысяч человек. Этот междусобойчик удостоится лишь пары строчек в завтрашних газетах.
— И с погодой нам необычайно повезло, — упрямо радовалась Джин.
— А вот об этом даже в газетах не упомянут, — хмуро добавила Одри.
Все замолчали.
— Хорошо! — вскочила Джин. — Пожалуй, прогуляюсь-ка я и поснимаю, если не возражаете.
— Кто же тебе запретит, вольной пташке! — Одри с блеском удалось разом обидеть и обидеться.
В сотне метрах от пикникующих женщин на траве сидела Роза в окружении семерых подопечных из «Девичьей силы». Девочки заинтересовались лежачими демонстрантками в масках из папье-маше, изображающих череп, и огромных подгузниках.
— Что они делают, блин?
— Да они чокнутые.
— Зачем они нацепили эти уродские маски?
— Дура, они протестуют.
— На них подгузники. Это еще почему?
— Может, они гадят под себя.
— О, блин! Они — засранки! Засранки!
— Прекратите! — рассердилась Роза. — Немедленно прекратите! Вы ведете себя крайне дурно!
Сегодня Роза в последний раз выводила девочек «в свет». Две недели после подачи заявления об увольнении истекали в следующий четверг, и митинг, по сути, был прощанием руководительницы с группой. Однако протекало это событие довольно нервно — видимо, чтобы ни у кого не оставалось сожалений, думала Роза. Рафаэль, который по-прежнему почти с ней не разговаривал, в последний момент отпросился с работы, сославшись на якобы больное горло, а девочки, прежде никогда не бывавшие на политических акциях, совсем распоясались. Роза уже трижды отчитала их за то, что они принимались скандировать речевки собственного сочинения, когда кто-нибудь выступал с трибуны.
Одна из девочек похлопала Розу по плечу:
— Ро, не ругайся. Я только хочу знать, почему они это делают.
— Ну а как ты сама думаешь, Малиша? Что у них написано на плакатах? «Гибель за нефть не для наших детей». Что, по-твоему, это значит?
— Без понятия, — призналась девочка.
— Они хотят сказать, что наше правительство хочет вторгнуться в Ирак лишь затем, чтобы завладеть их нефтяными ресурсами…. А ты знаешь, что такое «нефтяные ресурсы»?
Но Малиша уже не слушала. Она, хихикая вместе с другими девочками, указывала пальцем на проходившую мимо пожилую белую женщину в раста-шапочке.
— Ой, что у нее на голове! Она воображает себя раста!
— Раста-тетенька! Вы любите Боба Марли?
Роза пригнулась, но было поздно: Джин успела ее заметить.
— Хо! Роза! — крикнула она и направилась к группе. — Привет! Всем привет!
Когда обнаружилось, что Роза знакома с этим странным созданием, девочек обуяло столь безудержное веселье, что некоторые из них повалились на землю, корчась от смеха.
— Роза, дорогая! — Джин поцеловала ее в щеку. — Просто фантастика, что мы здесь встретились!
— Здравствуй, — ответила Роза. — Девочки, познакомьтесь, это Джин. А это — Малиша, Шанель, Даниэль, Кьянти…
Джин улыбнулась им с тем безмерным добросердечием, которое белые либералы средних лет приберегают специально для цветной молодежи.
— Рада, очень рада! Как славно, что вы, совсем еще юные, пришли на этот митинг. Помните, мы рассчитываем на вас, только вы сможете вытащить нас из болота, в котором мы все увязли!
Девочки уставились на нее, раскрыв рты.
— Здесь твоя мама с Ханной, — сообщила Джин Розе. — Пойди поздоровайся с ними.
— Э-э… я не могу оставить девочек.
— А кто тебе велит их оставлять? Идите все вместе.
— Ура! — заорала Кьянти. — Нам покажут Розину маму!
— Честное слово, Джин, — сказала Роза, — это не самая удачная идея. Мы с мамой не очень-то ладим в последнее время.
Джин ухватила Розу за предплечье:
— Дорогая, не будь лежачим камнем. Все идемте со мной! — Ее хрупкие пальцы оказались на
