Тишину нарушил тот, что был ниже:
— Ваше высочество должны были поручить нести саквояж Огюсту. Вам тяжело…
— Ерунда, Пакено, — какая это тяжесть? Сколько лет я тащу на себе груз государственных забот и нечистой совести! К тому же, будь нас много, мы бы привлекали к себе внимание. А я не хочу, чтобы мой отъезд был замечен.
— Но, может быть, вы позволите мне…
— Дорогой старина Эстебан, прошу вас, не беспокойтесь. Моего великогерцогского величества не убудет оттого, что я понесу саквояж. Жаль только, что он не наполнен золотом. А то бы я приделал к нему ручку покрепче.
Герцог замолчал, а потом прибавил:
— Я был и всегда буду первоклассным ослом, против этого не поспоришь.
— Но что, если Исаакс из Лондона тоже откажет, — пробормотал между тем сеньор Пакено, очевидно, продолжая развивать свои мысли. — По крайней мере, мы предложили ему прекрасные условия.
— Эта фирма слишком респектабельна, Пакено.
— Но они ссужали деньгами Сербию, ваше высочество.
— Из этого не следует, что они ссудят деньгами нас. У нас не произошло ни убийства, ни революции. Остается надеяться, что я лично смогу растрогать Марковица или раздобыть заем. Если мне это не удастся, наше путешествие будет напрасным и нам придется повеситься. С какой стороны порта должна причалить лодка?
— С восточной, ваше высочество, прошу сюда. Боюсь, переправа будет нелегкой.
Великий герцог посмотрел на небо. Несмотря на ранний час, было совершенно темно. По небу мчались облака, не оставляя почти никакого просвета, а когда между ними все же появлялся зазор, в нем, словно искры в индукционном аппарате, проносились звезды. Маон как будто вымер; газовый завод встал три недели назад, и улицы погрузились во тьму; вокруг не было ни единого человека.
— Чем меньше людей нас увидит, тем лучше, — негромко сказал великий герцог. — Народ ведет себя более смирно, если знает, что его добрый повелитель наблюдает за ним. Хотя, Бог свидетель, мои верноподданные не буйного нрава.
Сеньор Пакено, вытянув шею, всматривался в темноту переулка, по которому они шли. Дорога спускалась прямо к порту, и издали до них уже доносилось шипение прибоя. Когда переулок кончился, на фоне небосклона стал заметен такелаж корабля; внезапно на мачте зажегся фонарь, и сеньор Пакено схватил своего господина за руку.
— Корабль, ваше высочество, — произнес он. — В это время кузен Хоакина обещал вывесить фонарь.
Они с герцогом прибавили ходу и вскоре очутились на пристани, где маленькая рыбачья шаланда то взлетала на волнах вверх, то ныряла вниз и нетерпеливо рвала швартовы. Коренастый мужчина в капитанской форме подошел к великому герцогу и его спутнику, окинул их взглядом и почтительно поздоровался.
— Все готово, ваше высочество, — произнес он.
— Хорошо, мой дорогой Доминго. Ведь ты, кажется, кузен моего придворного повара, Хоакина?
— Да, ваше высочество…
— Майоркец? Ох уж эти майоркцы!
— Ваше высочество, я рожден на Майорке, так же как мой отец и Хоакин, но в душе я добрый меноркец.
— Так же как и те двое; значит, это у вас в крови. Вам бы следовало взять пример с Хоакина и, чтобы доказать свое добронравие, поступить ко мне на службу. Ваш отец даже не пожелал стать придворным поставщиком.
— Ваше высочество… — заволновался капитан.
Великий герцог разразился смехом.
— Ну-ну, Доминго, черт возьми! Я же просто шучу! Хоакин сам виноват, что не хочет меня покинуть. Но ты окажешь мне величайшую услугу, если как можно скорее доставишь меня в Барселону.
— Сию минуту, ваше высочество, сей момент. Через десять минут можем отчаливать.
Капитан низко поклонился и прыгнул в лодку. Он, конечно, был в высшей степени удивлен, когда узнал, что вечером его простенькое судно примет на борт таких пассажиров. Утром он бросил якорь в порту Маона; затем его разыскал кузен, повар великого герцога, отвел в сторонку и предложил нечто такое, к чему капитан сначала отнесся с глубоким недоверием, а затем с удивлением, которое не оставило его до сих пор. Что, в самом деле, великому герцогу могло понадобиться в Барселоне? Вернее, почему он отправлялся туда вместе с ним, с Доминго, — на простой рыбачьей шаланде? Уж не решил ли великий герцог бежать? Однако на все вопросы Доминго Хоакин отвечал категорическим заверением, что это — дело великого герцога, которое никого не касается: по каким-то причинам его высочество не хочет, чтобы о его отъезде стало известно; наконец после некоторых препирательств Доминго согласился, хотя его маршрут ограничивался Балеарскими островами, и Барселона лежала за его пределами.
И вот, вечером Доминго принял на борт великого герцога и его друга Пакено. Доминго разбирало любопытство, впрочем, он был почти убежден, что несчастный, устав от бремени государственных забот, покидал родной остров в поисках счастья, как это делали многие меноркцы.
Великий герцог и Пакено тихо переговаривались на пристани, пока Доминго и двое матросов заканчивали последние приготовления к отплытию.
— Сегодня двадцать восьмое, — сказал герцог. — Сколько времени потребуется Доминго, чтобы добраться до Барселоны?
— Если все будет хорошо, ваше высочество, мы будем на месте послезавтра утром.
— Хм, значит, у нас будет двенадцать дней. А на тринадцатый срок выкупа залога истекает.
— Да, ваше высочество, на тринадцатый день.
— Двенадцать дней… А учитывая дорогу до Парижа, то неполных одиннадцать. Будем надеяться, что нам удастся договориться с Марковицем или с кем-то другим.
— Будем надеяться, ваше высочество. Иначе…
— Иначе, бедный Эстебан, я буду считать дело, начатое моим отцом и дедом, завершенным.
— О чем вы, ваше высочество?
— О том, что я наконец погублю вашу жизнь.
— Ваше высочество! — Старик Пакено дрожащей рукой взял руку великого герцога. — Ваше высочество… Ах, если бы вы продали этому немцу Пунта-Эрмоса…
— Пакено, Пакено… Никогда! — И великий герцог с легкой улыбкой похлопал своего старого друга по плечу. — Ему — никогда. Пусть добывает свой огонь и серу в другом месте.
Сеньор Пакено тяжело вздохнул. И в ту же минуту послышался голос Доминго:
— Все готово!
Великий герцог помог сеньору Пакено перебраться через планшир и перебросил на борт саквояж.
— Ну, а теперь я, — сказал дон Рамон, обращаясь к Доминго. — Не забывай, что ты везешь на борту Цезаря и его удачу!
Великий герцог прыгнул на борт, и палуба содрогнулась от его грузного тела.
Доминго и его помощник отдали швартовы, и маленькое судно медленно заскользило вдоль пристани. Несколько раз они пытались оттолкнуться от нее баграми, однако ветер, подувший со стороны порта, им помешал.
Но вот внезапно, поймав благоприятный порыв, они оторвались от пирса и начали скользить к выходу в море.
И в ту же минуту на пристани показался человек. Он был толст и приземист и бежал так, будто дело шло о жизни и смерти. Когда он приблизился, стало слышно, что он кричит:
— Доминго! Доминго! Мне нужно передать одну бумагу. Держи ближе к пирсу!
Великий герцог узнал этот голос; он принадлежал его повару — Хоакину. Дон Рамон крайне удивился, но ничего не крикнул в ответ, опасаясь, что кто-то может узнать его голос. Доминго вопросительно глядел
