правой руке блеснул нож, и троекратный возглас ужаса пронесся по каюте! Однако нож опустился, не достигнув цели: никто еще не успел опомниться, как грянул выстрел. Лицо Марковица исказилось, зубы обнажились в оскале, и ростовщик с тяжелым стуком повалился к ногам великой княжны. Нож, который он продолжал сжимать и после смерти, оставил царапину на половице всего в нескольких сантиметрах от ее ног.
— Это был последний патрон! — сказал Филипп Колин. — Какое счастье, что я сохранил его!
Минуту продолжалась тишина. Глаза всех присутствующих, распахнутые от пережитого потрясения, были обращены на Филиппа.
— Какое счастье, что вы его сохранили, — медленно произнес великий князь. — Вы спасли моей сестре жизнь.
Филипп поклонился.
— Никому это не доставило больше радости, чем мне, — сказал он. — Только одно может сделать меня еще счастливее.
— И что же это?
— Когда-нибудь я бы желал снова вызволить ее брата из неловкого положения.
Великий князь взглянул на него с недоумением.
— Снова? Что вы хотите этим сказать? Вам приходилось вызволять меня из неловкого положения? Вы меня знаете?
— И был по-царски вознагражден за свои услуги. Если уж слово сорвалось у меня с языка… Да, я знаю ваше высочество.
— И когда же состоялось наше знакомство? — Великий князь нахмурился не самым дружелюбным образом.
— С тех пор прошел год и два месяца. Ваше высочество, должно быть, помнит январскую ночь в Гамбурге, когда некий господин Ворц и господин Пелотард навестили пивную некоего господина Шиманна…
Филипп умолк, не докончив фразы. Лицо великого князя просветлело, как небо после грозы, и, к всеобщему удивлению, он рассмеялся:
— Ах, это вы! У вас удивительная способность появляться в самую неожиданную минуту. Чем же вы занимались с тех пор, как мы виделись в Гамбурге?
— Всем понемногу, — вежливо ответил Филипп. — Приключения, все как обычно. Но мы виделись с вами и после Гамбурга.
— Вот как? И где же?
— На Лионском вокзале в Париже, пять дней назад. Ваше высочество стояли у дверей вокзала и наблюдали за вечерним марсельским поездом. Ваше высочество не узнали меня, а я не стал привлекать к себе внимание… Я как раз занимался тем, что похищал вашу сестру.
— Так это были вы!.. И вы посмели!.. — взревел великий князь.
— Ваше высочество, — медленно ответил Филипп. — Тогда я еще не знал, что делаю. Но не думаю, чтобы я о чем-то жалел.
— Ах, вы не жалеете? Так погодите, мой друг, и очень скоро вы пожалеете об этом…
— Только в том случае, если узнаю, что об этом жалеет великая княжна Ольга, — сказал Филипп спокойнее, чем когда бы то ни было. — Спросите ее.
Великая княжна, которая молча следила за этой перепалкой, немедленно выпрямилась. Страх прошел, ее глаза сияли. Прижимая к груди письмо великого герцога, она воскликнула:
— Я ни о чем не жалею!
Ее глаза встретились с глазами брата, а затем быстрый и решительный взгляд великой княжны обратился к дону Рамону, который стоял неподвижно, раздавленный событиями последнего часа.
— Я не жалею ни о чем из того, что сделала, — повторила она, — потому что познакомилась с двумя настоящими мужчинами!
Она мельком посмотрела на Филиппа, но потом снова обратила свой взгляд на дона Рамона.
Великий герцог тяжело вздохнул и проговорил неуверенно:
— Княжна, не будьте в этом так уверены. Я знаю, что вы познакомились с одним настоящим мужчиной (он посмотрел на Филиппа), но с двумя…
Его взгляд выражал такое отчаяние, что она не могла этому не удивиться. Однако великая княжна не успела ничего ответить: ее опередил брат, который наблюдал за ней и за доном Рамоном, насупив брови.
— И сколько же продолжалось твое путешествие с этими господами? — коротко спросил он.
Теперь пришла ее очередь смутиться.
— Пять дней… — пробормотала она. — И только три из них — с великим герцогом.
Великий князь Мишель резко повернулся к коренастому офицеру, который со свойственной азиатам апатией стоял у двери:
— Баринский, разбудите отца Сергия. Пусть приготовят часовню. На пути к часовне прикажите выставить почетный караул. Зажечь все свечи, через четверть часа дать императорский салют!
Коренастый офицер молча отдал честь и уже собирался исчезнуть, но в эту минуту великий князь добавил еще кое-что:
— Предупредите отца Сергия, чтобы он приготовился к венчанию!
К венчанию?! Филипп подскочил на месте: он был и удивлен, и восхищен как никогда. Венчание! Великий князь не слишком долго церемонился с помолвкой царственных особ! Он даже не спросил, каковы их намерения! Отец Сергий, салют — и никаких возражений! Вот преимущество абсолютистских режимов… Но согласится ли на это дон Рамон?..
Не успели последние слова сорваться с губ великого князя, как великий герцог поднялся со своего места, бледный от негодования.
— Вы шутите? — с трудом проговорил он. — Немедленно верните своего офицера! Это… низко!
Великий князь не остался в долгу.
— Мой дорогой друг, — холодно проговорил он, — какая же это низость? Два года вы носили в бумажнике письмо моей сестры, которое на самом деле должны были вернуть ей после того, как помолвка расстроилась…
Великий герцог побледнел еще сильнее.
— Три дня вы путешествовали вместе, и, полагаю, ваши отношения никак не ограничивались рамками официоза — раз уж она была даже похищена этим господином…
— Но о похищении не было известно… — удалось вставить дону Рамону.
— Это неважно. Наконец, посреди ночи вы, держа ее в объятиях, оказываетесь на борту русского судна. Если вы джентльмен, то у вас есть только один способ себя оправдать.
— Два, — пробормотал дон Рамон, бледный как смерть. — Мой револьвер при мне.
— Так значит, женитьбе на моей сестре вы предпочитаете смерть?.. — Великий князь едва успел произнести это, как его сестра поднялась, такая же бледная, как дон Рамон.
— Мишель… Молчи!.. — отрывисто сказала она. — Даже ты не можешь принудить меня к этому ненавистному браку… он не любит меня… он скорее готов умереть.
Голос великой княжны сорвался, она закрыла лицо руками, но ее слова успели произвести действие, которого никто не мог ожидать. С криком, в котором смешались и тоска, и любовь, и печаль, дон Рамон упал перед ней на колени и, едва смея поднять глаза, проговорил:
— Княжна… Ольга… Не поймите меня превратно… После тех прекрасных слов, которых я удостоился в вашем письме еще до того, как вы меня увидели… Я люблю вас… я преклоняюсь перед вами… на свете нет ничего, чего бы я желал больше, чем иметь вас своей… но…
— Но что?
Ее голос дрожал от слез.
— Но жениться на вас без вашего согласия… Ведь я не знаю… любите ли вы меня…
— Вы не знаете!..
Взгляд ее голубых глаз был исполнен нежного упрека и разом сломил сопротивление дона Рамона. Великий герцог вскочил на ноги, а Филипп и великий князь поспешно отвернулись.
