буклеты, плакаты, письма и рукописи. Большое количество писем и телеграмм посылалось через Гудзон или передавалось с оказией. Семейство Пеннов, имевшее отношение к изданию газет, китобойному промыслу и искусству (часть архива была посвящена Джессике Пенн, известной бродвейской актрисе), владело летним домом в месте, неизменно обозначавшемся буквами «О.К.».
В архиве хранилось столько материалов, что их хватило бы на несколько диссертаций. Более всего Хардести заинтересовали черно-белые фотографии конца девятнадцатого века. Именно в этот период живопись одарила фотографию тем, от чего фотография помогла ей в скором времени избавиться.
Эти фотографии находились в альбомах из вишневого дерева с бронзовыми петлями и располагались в хронологическом порядке. Под каждой фотографией помешалась краткая подпись, где назывались имена представленных на ней лиц и давались необходимые пояснения. Судя по ним, смена столетий ознаменовалась прежде всего повышенным интересом к лодкам, тобоганам, лыжам, теннисным ракеткам, морским яхтам и дачной мебели. Пенны любили снимать себя во время занятий спортом или на морских прогулках. Впрочем, Хардести удалось отыскать и фотографии, на которых можно было увидеть Айзека Пенна, снятого на своем рабочем месте вместе с другими сотрудниками газеты «Сан», играющую на пианино Беверли, Джека, занятого проведением химического эксперимента, гордо стоящую перед своей плитой Джейгу и всю семью разом. Пенны стояли посреди снежного поля, обедали в горах, катались на лошадях, изнывали от августовской жары или бродили по берегу озера, прислушиваясь к шуму волн.
Перед Хардести разворачивалась история рода Пеннов. Он рассматривал ее из будущего и потому нисколько не удивлялся тому, что маленький Генри, едва успев родиться, начинал командовать целым полком, что озеро то и дело замерзало и таяло, что маленькая Уилла буквально на глазах превращалась в статную даму. Находясь в этой во всех отношениях благоприятной позиции, он мог не обращать особого внимания на позы, декор и моду, а также на отдельные неточности и несообразности и не переживать за всех этих людей, которые то появлялись, то исчезали. В конце концов, его отделяло от них целое столетие.
Тем не менее он не мог не обратить внимания на ряд просчетов, допущенных архивистами. Беверли по непонятной причине всегда была освещена сильнее других (на некоторых фотографиях ее даже окружало некое подобие ауры). Помимо прочего, в одну из холодных зим, незадолго до начала войны, в доме появлялся человек, о котором в подписях под фотографиями не говорилось ни слова. Он нисколько не походил ни на Пеннов, ни на слуг, ни на представителей высшего света. Судя по грубоватой внешности и недюжинной силе, он, скорее всего, был мастеровым (но уж никак не пианистом или писателем) и, возможно, выговаривал слова на ирландский манер. Он мог бы руководить персоналом печатни, управлять фермой в Амагансетте или командовать одним из торговых судов Айзека Пенна, однако в этом случае он одевался бы куда проще и не стоял бы на фотографиях рядом с Беверли. Хардести особенно поразила фотография, на которой неизвестный нежно держал Беверли за руку. В том, что он ее любил, можно было не сомневаться. Далее следовали совершенно непонятные снимки: церемония венчания, во время которой жених поддерживал обессилевшую невесту под руку, и серия фотографий, сделанных зимой на заметенном снегом острове.
Незнакомец не был назван ни на одном из этих снимков. Вместо его имени на подписях всегда значился вопросительный знак. Но кем же он был? Педантичные архивисты этого явно не знали. В заметке, приложенной к последнему альбому, говорилось, что члены семейства Пеннов наотрез отказались не только комментировать, но даже и просматривать эти фотографии.
Хардести долго рассматривал лицо неизвестного, вызывавшего у него явную симпатию. Ему нравились и он, и она – его очень трогала эта таинственная, давно забытая всеми пара.
В конце концов его поиски увенчались успехом. Под снимками с изображением стогов сена и саней, с которых на Хардести смотрели лица рослых фермеров и детей, значилась фамилия Геймли. Жившие на берегу озера Геймли наверняка были знакомы с семейством Пеннов, судя по всему, давно забывшим о существовании самого этого озера, память о котором сохранялась лишь в династических семейных архивах. Хардести тут же решил отправиться на поиски Пеннов, надеясь на то, что в свое время Вирджиния Геймли поступила точно так же.
Этот огромный и многоликий город имел одну явную и непростительную слабость. Для многих-многих миллионов его жителей на свете существовало всего две газеты. Конечно же, они могли купить свежую газету на любом языке мира или обратиться к электронным средствам информации, кишевшим здесь подобно клубкам коралловых змей, однако в общем и целом население делилось на две части: одни читали «Сан», другие – «Гоуст».
Существовали как «Морнинг гоуст», так и «Ивнинг гоуст» (точнее, утренний выпуск и вечерний выпуск «Нью-Йорк гоуст»), как «Нью-Йорк морнинг уэйл», так и «Нью-Йорк ивнинг Сан», Соперничество затрагивало оба выпуска. Горожане отличали их с такой же легкостью, как свет отличают от тьмы, день от ночи, а сладкое от соленого. Хардести же не принадлежал к числу уроженцев этого города и потому не знал о них ровным счетом ничего. Он поспешил к газетному киоску, который казался ему высящимся над бушующим снежным морем маяком, и, купив «Сан», тут же с удивлением обнаружил, что газетой и поныне владело семейство Пеннов, редактором же и издателем ее был командовавший некогда полком Гарри Пенн. Хардести отправился на Принтинг-Хаус-Сквер к десяти часам, полагая, что в это время в редакции будет относительно спокойно.
На деле там уже царил такой бедлам, что сотрудники газеты попросту не замечали Хардести, вернее, не обращали на него никакого внимания. Он провел на крытом стеклом внутреннем дворе редакции не меньше двух часов, наблюдая за сотнями носящихся с этажа на этаж репортеров, копировальщиков, посыльных, редакторов и печатников. Едва эта беготня прекратилась (а произошло это ближе к полуночи), как заработали стоявшие на нижних этажах тяжелые прессы, казавшиеся ему огромными корабельными двигателями, приводившими в движение все это огромное здание. Хардести направился в находившийся на третьем этаже отдел городских новостей и остановил первого же шедшего ему навстречу человека. Этим человеком оказался ведущий редактор газеты «Сан» Прегер де Пинто.
– Простите, – обратился к нему Хардести. – Я пытаюсь отыскать одного человека, приехавшего сюда из городка Кохирайс, где некогда находился летний дом Пеннов. Как ни смешно это звучит, но поиски привели меня именно к вам. Я хотел бы поговорить на эту тему с Гарри Пенном. Вдруг он что-нибудь знает.
– Я полагаю, вы разыскиваете Вирджинию Геймли? – спросил Прегер.
– Совершенно верно!
– Она здесь работает.
– Стало быть, я ее нашел?
– Сейчас ее здесь нет. Только что пошел в печать «Уэйл», она же работает в «Сан». Она будет здесь в шесть утра.
– Меня зовут Хардести Марратта. Я был одним из пассажиров «Поляриса»… У меня письмо от ее матери.
