Тут мы подошли к краю Гольфстрима, и вода из синей сделалась зеленоватой и прозрачной, и впереди уже видны были сваи на западных и восточных Сухих Скалах, и радиомачты Ки-Уэст, и отель 'Ла-Конча', торчавший среди низеньких домов, и облако дыма там, где сжигают мусор. Маяк Сэнд-Ки был теперь совсем близко, и видно было лодочную пристань и маленький док у подножия маяка, и я знал, что нам осталось не больше сорока минут пути, и было приятно возвращаться домой и знать, что на лето я остаюсь не с пустым карманом.
— Так как насчет того, чтобы выпить, Эдди? — сказал я ему.
— Ох, Гарри, — сказал он. — Я всегда знал, что ты мне друг.
Вечером я сидел в столовой, курил сигару, пил виски, разбавленное водой, и слушал по радио Грэйси Аллен. Девочки ушли в театр, и сидеть так было приятно, и клонило ко сну. Кто-то постучал в наружную дверь. Мария, моя жена, встала со своего места и пошла отворить. Она вернулась и сказала:
— Там этот пьянчуга, Эдди Маршал. Он говорит, ему нужно повидать тебя.
— Скажи ему, пусть убирается вон, пока я сам его не вышвырнул, — сказал я ей.
Она вернулась и села, и в окно, у которого я сидел, положив ноги на подоконник, мне видно было, как Эдди прошел по улице под дуговым фонарем вместе с другим пьянчугой, которого он подобрал где-то; оба качались на ходу, и тени их под дуговым фонарем качались еще сильнее.
— Несчастные пьянчуги, — сказала Мария. — Мне таких всегда жалко.
— Этот — счастливый пьянчуга.
— Счастливых пьянчуг не бывает, — сказала Мария. — Ты сам это знаешь, Гарри.
— Да, — сказал я. — Пожалуй, что не бывает.
Часть вторая
Они пересекли пролив ночью, и дул сильный норд-ост. Когда рассвело, он увидел нефтеналивное судно, идущее из залива, и в лучах холодного утреннего солнца оно было таким высоким и белым, что ему показалось, будто это многоэтажный дом, поднимающийся прямо из моря, и он сказал негру:
— Что за черт, где мы?
Негр приподнялся, чтобы взглянуть.
— Ничего такого нет по эту сторону Майами.
— Ты отлично знаешь, что мы вовсе не шли на Майами, — ответил он негру.
— Я и говорю, таких домов нет на Флоридских островах.
— Мы все время держали на Сэнд-Ки.
— Так он уже должен быть виден. Или хотя бы Американская отмель.
Потом, немного спустя, он разглядел, что это не дом, а танкер, и не прошло и часу, как он увидел Сэнд- Ки, легкий, узкий, прямой и темный, поднимающийся из моря там, где ему и следует быть.
— Когда правишь, нужно, чтобы была уверенность, — сказал он негру.
— У меня была уверенность, — сказал негр. — Но после того, что вышло из этого рейса, у меня никакой уверенности нет.
— Как твоя нога?
— Все время болит.
— Это ничего, — сказал тот, что правил. — Будешь перевязывать ее и держать в чистоте, так она заживет сама собой.
Он теперь правил на запад, чтобы переждать день в зарослях манглий на Вуман-Ки, где их никто не увидит и куда навстречу им должна прийти лодка.
— Все у тебя пройдет.
— Не знаю, — сказал негр. — Болит очень сильно.
— Когда мы доберемся до места, я сделаю все, что нужно, — сказал он ему. — Ты не опасно ранен. Нечего тебе расстраиваться.
— Я ранен, — сказал негр. — Я никогда еще не был ранен. Как я ни ранен, все равно это опасно.
— Ты просто испугался.
— Нет, сэр. Я ранен. И мне очень больно. Меня всю ночь трясло.
Негр продолжал ворчать и наконец, не утерпев, снял повязку, чтобы посмотреть на рану.
— Оставь в покое, — сказал ему тот, что правил. Негр лежал в кокпите на полу, а вокруг были повсюду навалены похожие на окорока мешки с ящиками вина. Он расчистил себе среди них место, чтобы лечь. При каждом его движении в мешках звенело разбитое стекло и разносился запах спиртного. Вокруг все было залито вином. Тот, что правил, теперь держал прямо на Вуман-Ки. Теперь он все ясно видел.
— Болит, — сказал негр. — Болит все сильнее и сильнее.
— Мне тебя очень жаль, Уэсли, — сказал тот, что правил. — Но я не могу отойти от штурвала.
— Для вас что человек, что собака, все равно, — сказал негр. Он начинал злиться. Но тому все еще было жаль его.
— Я сделаю так, что тебе станет легче, Уэсли, — сказал он. — Полежи пока спокойно.
— Вам все равно, что бы с человеком ни случилось, — сказал негр. — В вас ничего человеческого нет.
— Я сделаю все, что нужно, — сказал тот, что правил. — Ты только лежи спокойно.
— Ничего вы мне не сделаете, — сказал негр. Тот, что правил, — его звали Гарри Морган, — ничего не ответил потому, что ему нравился этот негр, а тут только и можно было, что ударить его, а ударить его он не мог. Негр продолжал болтать.
— Почему мы не остановились, когда те начали стрелять?
Гарри не отвечал.
— Разве человеческая жизнь не дороже груза спиртного?
Гарри сосредоточенно смотрел на штурвал.
— Нам нужно было сразу остановиться, и пусть бы они забрали груз.
— Нет, — сказал Гарри. — Они бы забрали и груз и лодку, а мы бы сели в тюрьму.
— Я тюрьмы не боюсь, — сказал негр. — А вот ранили меня зачем?
Теперь он уже раздражал Гарри, и Гарри устал слушать его болтовню.
— Черт подери, кто из нас тяжелее ранен? — спросил он, — Ты или я?
— Вы ранены тяжелее, — сказал негр. — Но я еще никогда не был ранен. Я не собирался быть раненным. Я не нанимался быть раненным. Я не хочу быть раненным.
— Успокойся, Уэсли, — ответил ему Гарри. — Тебе только хуже станет, если ты будешь столько болтать.
Они уже приближались к острову. Они шли в кольце отмелей, и вода так сверкала на солнце, что слепила глаза.
— Зачем теперь возить спиртное? — говорил он. — Сухой закон отменен. Кому нужна вся эта контрабанда? Почему не возят вино пароходом?
Гарри, сидя у штурвала, не отрываясь смотрел вперед.
— Почему люди не могут жить прилично и честно и зарабатывать приличным и честным трудом?
Гарри видел блестящую рябь у берега, хотя самый берег ему мешало видеть солнце, и он вовремя направил лодку в пролив. Он круто повернул штурвал одной рукой, и берег раздался в обе стороны, и он медленно подвел лодку к зарослям манглий. Он дал задний ход и выключил оба мотора.
— Бросить якорь я могу, — сказал он. — Но я не смогу поднять якорь.
— Я даже шевельнуться не могу, — сказал негр.
— Да, черт подери, ты совсем плох, — ответил ему Гарри.
