него мерихлюндия напала.
— Я и то стараюсь, Том. Но уж очень с ним трудно.
— Больше нужно стараться. Зачем ты его подначивал насчет двадцати центов?
Томас Хадсон не отрывал глаз от ровной поверхности воды, от коварно безобидного на вид рифа, выступавшего из воды слева по борту. Он любил проходить в опасной близости к рифу, когда солнце было у него за спиной. Это как бы шло в возмещение за все те случаи, когда приходилось править против солнца, и за многое другое тоже.
— Извини, Том, — сказал Генри. — Буду теперь следить за всем, что говорю или думаю.
Вилли принес чай в бутылке из-под рома, которая была обернута бумажным полотенцем, в двух местах перехваченным резинкой, чтобы держалось.
— Холодный как лед, шкипер, — сказал он. — Я его еще изолировал для верности.
Он протянул Томасу Хадсону сандвич, завернутый в обрывок бумажного полотенца, и сказал:
— Сандвич-шедевр, фирменное название «Гора Эверест». Только для высшего начальства.
В недвижном воздухе до Томаса Хадсона явственно донесся запах спиртного.
— Тебе не кажется, Вилли, что ты сегодня рановато начал?
— Нет, сэр.
Томас Хадсон посмотрел на него испытующе.
— Как ты сказал, Вилли?
— Нет, сэр. Вы не расслышали, сэр?
— Ну вот что, — сказал Томас Хадсон. — Мне тебя пришлось переспросить. А ты меня слушай так, чтобы не переспрашивать. Немедленно ступай вниз. Уберешь камбуз как следует, тогда иди на бак, чтоб быть у меня на глазах, и приготовься бросать якорь.
— Есть, сэр. Я себя что-то плохо чувствую, сэр.
— А мне на… как ты себя чувствуешь, морской законник. Если ты себя сейчас чувствуешь плохо, так скоро почувствуешь много хуже.
— Есть, сэр, — сказал Вилли. — Я себя плохо чувствую, сэр. Мне бы надо показаться судовому врачу.
— Он должен быть в носовом кубрике. Пойдешь мимо, стукни в дверь, посмотри, там он или нет.
— Я и сам так думал, сэр.
— Что ты такое думал?
— Ничего, сэр.
— Пьян вдребезину, — сказал Генри.
— Нет, он не пьян, — сказал Томас Хадсон. — Выпить он выпил. Только, в голове у него мутится не от этого.
— Он уже давно какой-то чудной, — сказал Ара. — Но он всегда был чудной. Никто из нас не перенес того, что перенес он. Я, например, вовсе ничего не перенес.
— Том перенес предостаточно, — сказал Генри. — А пьет холодный чай.
— Ладно, не будем раскисать и разнюниваться, — сказал Томас Хадсон. — Ничего я не перенес, а холодный чай — мой любимый напиток.
— Что-то раньше ты его так не любил.
— Век живи, век учись, Генри.
Они уже были почти на траверзе маяка, впереди показалась скала, которую нужно было обойти, и ему хотелось прекратить этот пустой разговор.
— Ступай и ты на бак, Ара, посмотри, как он там. И не оставляй его одного. Генри, ты смотай и убери удочки. А Джордж пусть поможет Антонио со шлюпкой. Можешь даже сойти с ним на берег, Джордж, если он пожелает.
Оставшись один на мостике, он провел судно почти у самой скалы, откуда потянуло запахом гуано, и, обогнув мыс, выбрал место для якорной стоянки. Глубина там была не больше двух морских саженей, дно было чистое, ровное, и сильно чувствовалось течение. Он поглядел на покрашенный белой краской дом и на старомодную башню маяка, потом оглянулся туда, где за торчавшей из воды высокой скалой зеленели островки все в мангровых зарослях, а еще дальше темнел низкий, голый, скалистый берег Кайо Романо. Так долго жили они, не считая частых отлучек, в виду этого длинного, странного, кишевшего москитами острова, так хорошо знали многие его уголки, столько раз он служил им ориентиром в конце рейсов, удачных и неудачных, что Томас Хадсон невольно испытывал волнение, когда на горизонте возникали или же, наоборот, постепенно скрывались знакомые очертания. И вот сейчас он опять перед глазами, особенно голый и мрачный с этой стороны, словно кусок бесплодной пустыни, протянувшейся в море.
На этом большом острове можно было встретить диких лошадей, и диких коз, и диких свиней; не раз, должно быть, находились люди, воображавшие, что им удастся его освоить. В глубине его были и холмы, покрытые сочной растительностью, и живописные долины, и рощи строевого леса, и однажды группа французов попыталась обосноваться на Романо и построила целый поселок, получивший название Версаль.
Теперь все каркасные дома поселка были заброшены, кроме одного, самого большого. Как-то раз Томас Хадсон пришел туда в поисках пресной воды и увидел собак, толкавшихся среди свиней, которые копались в луже. И собаки и свиньи были серыми от москитов, облепивших их сплошной пеленой. Этот остров был райским местом, когда несколько дней подряд дул восточный ветер; можно было сутки идти с ружьем среди великолепной природы, такой же девственной, как в те дни, когда Колумб высадился на этом побережье. Но стоило ветру улечься, как с болот налетали тучи москитов. Слово «тучи» здесь отнюдь не метафора, думал он. Они в самом деле налетали тучами и могли закусать человека насмерть. Нет, те, кого мы ищем, едва ли укрылись на Романо, думал он. В такой штиль это невозможно. Скорей всего, они прошли дальше.
— Ара, — позвал он.
— Что нужно, Том? — спросил Ара. Он всегда подтягивался на руках и вспрыгивал на мостик легко, как акробат с литым из стали телом.
— Ну, что там?
— Вилли не в себе, Том. Я его увел в тень и дал ему выпить и уложил его. Теперь он лежит спокойно, только очень уж пристально смотрит в одну точку.
— Может, ему напекло голову солнцем?
— Может, и так. А может, что другое.
— А остальные где?
— Хиль и Питерс спят. Хиль всю ночь дежурил при Питерсе, не давал ему заснуть. Генри тоже спит, а Джордж пошел на шлюпке с Антонио.
— Им уже пора бы вернуться.
— Они и вернутся.
— Вилли совсем нельзя быть на солнце с его головой. Болван я, что послал его на бак. Думал о дисциплине, а о чем нужно, не подумал.
— Я там разбираю и чищу большой пулемет, да еще все взрыватели пришлось проверять, не отсырели ли во время дождя. Вчера мы, как кончили играть в покер, все разобрали, вычистили и смазали.
— Да, в такую сырость стреляли или не стреляли, а проверять нужно каждый день.
— Знаю, — сказал Ара. — Надо бы ссадить Вилли. Только где?
— На Кайо Франсесе?
— Можно. Но лучше бы в Гаване, а оттуда пусть его отправят куда-нибудь. Он будет болтать, Том.
У Томаса Хадсона промелькнула мысль, о которой он сразу же пожалел.
— Не надо было нам брать человека, которого демобилизовали из-за больной головы, — сказал Ара.
— Верно. А мы взяли. Да мало ли мы всяких хреновых ошибок наделали?
— Не так уж много, — сказал Ара. — Можно, я пойду кончать свою работу?
— Иди, — сказал Томас Хадсон. — И большое тебе спасибо.
— A sus ordenes118, — сказал Ара.
— Жаль, не могу приказать что-нибудь поумнее, — сказал Томас Хадсон.
Подошла шлюпка с Антонио и Джорджем. Антонио сразу же поднялся на мостик, предоставив Джорджу
