Он хотел было сказать, что ничего другого не существует, но сдержался и сказал лишь:
— Ты и так помогаешь.
Он собрал кусочком хлеба остатки яичницы и горчицы с плоской тарелки и выпил чай.
— Как тебе спалось? — спросил он.
— Очень хорошо, — сказала девушка. — Надеюсь, тебя это не обидит?
— Нет. Ты поступила разумно.
— Может, не будем чопорными? — спросила девушка. — До сих пор все было так просто и хорошо.
— Давай не будем. Забудем все, и чепуху вроде «я не могу, Дэвид» тоже.
— Ну ладно, — сказала она и встала. — Если соберешься купаться, я буду у себя.
Он поднялся следом.
— Пожалуйста, не уходи. Я постараюсь не язвить.
— Ради меня не надо жертв, — сказала она. — О, Дэвид, и как мы только могли затеять такое? Бедняга. Достается тебе от женщин. — Она гладила его но голове и улыбалась. — Я возьму купальник, а то вдруг мы захотим поплавать.
— Хорошо, — сказал он. — Я только надену эспадрильи.
Они лежали на песке возле бурого камня, в тени которого Дэвид расстелил пляжные халаты и полотенца, и девушка сказала:
— Иди в море первым, а я потом.
Оторвавшись от нее, он медленно поднялся, пробежал, увязая в песке, по пляжу и отмели, нырнул там, где море стало глубоким и холодным, и поплыл под водой. Вынырнув, он сначала поплыл навстречу ветру, а потом повернул к берегу, где, стоя по пояс в воде, его ждала Марита. Ее темные мокрые волосы блестели, и по загорелой коже стекали капли воды. Он крепко обнял ее, и волны разбивались об их тела.
Они поцеловались, и она сказала:
— Вот море все и смыло.
— Пора возвращаться.
— Давай окунемся разок вместе, обнявшись.
Кэтрин еще не вернулась в гостиницу, и Дэвид с Маритой успели принять душ, переодеться, выйти в бар и приготовить мартини. Они видели друг друга в зеркале, и, глядя на Мариту, Дэвид подмигнул ей, чтобы не вешала нос. Девушка покраснела.
— Хочу, чтобы у нас было больше общего, — сказала она. — Того, о чем знаем только я и ты, чтобы я не ревновала.
— Не стоит торопиться, — сказал он. — Потом не распутаешь.
— Я обязательно придумаю что-нибудь, лишь бы ты остался со мной.
— Какая практичная, славная наследница, — сказал он.
— Не нравится мне это прозвище. Я бы поменяла его, ты не против?
— Клички прилипчивы.
— Тем более давай сменим. Неужели тебе нравится?
— Нет… Хайя.30
— Ну-ка, повтори еще разок?
— Хайя.
— А это хорошо?
— Очень. Так буду звать тебя только я.
— А что это значит?
— Краснеющая девушка. Скромница.
Он крепко прижал ее к себе, и она прильнула к нему и положила голову на его плечо.
— Поцелуй меня, — сказала она.
Кэтрин вернулась взъерошенная, возбужденная, довольная собственным совершенством.
— Значит, ты все-таки сводила его на море, — сказала она. — Выглядите вы неплохо, хотя и не просохли после душа. Ну-ка покажитесь.
— Покажись-ка лучше ты, — сказала девушка. — Что это за цвет?
— Gendre,31 — сказала Кэтрин. — Нравится? Жан экспериментирует с новой краской.
— Великолепно, — сказала девушка.
Волосы Кэтрин смотрелись необычно вызывающе на фоне ее загорелого лица. Она взяла бокал у Мариты и, потягивая мартини, оглядела себя в зеркале, а потом спросила:
— Позабавились на пляже?
— Мы хорошо поплавали, — сказала Марита. — Но не так долго, как вчера.
— Отличный напиток, Дэвид, — сказала Кэтрин. — Мартини у тебя почему-то получается лучше всего.
— Из-за джина, — сказал Дэвид.
— Сделаешь мне?
— Пожалуй, тебе не стоит пить, дьяволенок. Скоро будем обедать.
— А я хочу, — сказала она. — После обеда буду спать. Ужасно устала от этих крашений и перекрашиваний.
— И какого же ты теперь цвета? — спросил Дэвид.
— Светло-пепельная, почти белая, — сказала она. Ты привыкнешь. Я хочу походить так. Посмотрим, как долго продержится этот цвет.
— Будешь совсем светлой? — спросил Дэвид.
— Как обмылок, — сказала она. — Помнишь?
В тот вечер Кэтрин была совершенно неузнаваемой. Когда они вернулись с пляжа, она сидела в баре. Марита задержалась у себя в комнате, а Дэвид прошел в зал.
— Что ты с собой сделала, дьяволенок?
— Смыла шампунем всю эту ерунду, — сказала она. — От нее оставались грязные пятна на подушке.
Выглядела она поразительно — волосы были очень светлые, почти бледно-серебристые, и от этого лицо казалось еще смуглее.
— Ты чертовски красива, — сказал он. — Но лучше бы у тебя были прежние волосы.
— Об этом поздно жалеть. Хочешь, я тебе еще кое-что скажу?
— Конечно.
— С завтрашнего дня я ничего не пью, начинаю учить испанский, читать и перестаю думать только о себе.
— Бог мой, — сказал Дэвид. — У тебя был важный день. Подожди, дай мне только выпить и переодеться.
— Я буду здесь, — сказала Кэтрин. — Надень темно-синюю рубашку, ладно? Из тех, что я купила для нас обоих.
Дэвид не торопясь принял душ и переоделся, а когда вернулся, женщины были в баре, и он пожалел, что не может нарисовать их обеих.
— Я уже рассказала наследнице, что начинаю новую страницу в моей жизни, — сказала Кэтрин. — Я только что ее открыла и хочу, чтобы ты любил Мариту тоже, ты даже можешь жениться на ней, если она согласна.
— Я мог бы на ней жениться в Африке, если бы принял магометанство. Им можно иметь трех жен.
— Как было бы хорошо, если бы все мы могли пережениться, — сказала Кэтрин. — Тогда никто не смотрел бы на нас косо. Ты пошла бы за него, наследница?
— Да, — сказала девушка.
— Очень хорошо, — сказала Кэтрин. — Я так переживала, а оказывается, все просто.
— Ты серьезно? — спросил Дэвид Мариту.
— Да, — сказала она. — Сделай мне предложение.
Дэвид посмотрел на нее. Марита была очень серьезна и возбуждена. Он вспомнил ее лицо с закрытыми
