— Страшный рассказ и прекрасный.
— Рад, что он тебе понравился, — сказал он.
— Я отнесу тетради, — предложила она. — Люблю ходить к тебе, когда дверь заперта.
— Она заперта.
Когда они вернулись с пляжа, Кэтрин была в саду.
— Итак, вы вернулись, — сказала она.
— Да, — ответил Дэвид, — мы отлично поплавали. Жаль, тебя не было.
— Жаль, если ты успел это заметить.
— Где ты была? — спросил Дэвид.
— Ездила в Канны по делу. Вы оба опоздали к обеду.
— Извини, — сказал Дэвид. — Хочешь что-нибудь выпить перед обедом?
— Извини, Кэтрин, — сказала Марита. — Я буду через минуту.
— Ты по-прежнему пьешь до обеда? — спросила Кэтрин Дэвида.
— Да, — ответил он. — Думаю, это не страшно, если много двигаешься.
— Когда я пошла, на стойке стоял пустой стакан из-под виски.
— Да, — сказал Дэвид. — По правде говоря, я выпил пару стаканчиков.
— «По правде говоря», — передразнила его Кэтрин. — Каков аристократ!
— Аристократ? Что-то я не ощущаю себя аристократом. Скорее, туземцем-простофилей.
— Меня раздражает твоя манера говорить, — сказала она. — Твои словечки.
— Понятно, — сказал он. — Не хочешь ли махнуть, пока не принесли жратву?
— Не паясничай.
— Лучшие из клоунов обходятся без слов, — сказал он.
— А кто сказал, что ты лучший? Да, я хотела бы выпить, если тебе не трудно поухаживать за мной.
Он приготовил три мартини, отмерив равные порции в кувшин со льдом.
— Кому третий мартини?
— Марите.
— Твоей потаскухе?
— Кому-кому?
— Потаскухе.
— Наконец-то, — сказал Дэвид. — Никогда не слышал этого слова и думал, так и умру, не узнав, что это такое. Ты великолепна.
— Самое заурядное слово.
— Так-то оно так, — сказал Дэвид. — Но какое же нужно мужество, чтобы произнести его так вот запросто. Ну, дьяволенок, будь умницей. Почему бы не сказать «твоей смуглолицей любовнице»?
Кэтрин взяла стакан и отвернулась.
— И этот шут мне когда-то нравился, — сказала она.
— Попробуем держаться в рамках? — спросил Дэвид. — И ты, и я.
— Нет, — ответила она. — Вот идет твоя — не знаю уж, как назвать, а на вид, как всегда, мила и невинна. Дорогая, скажи мне, Дэвид работал сегодня, перед тем как приложиться к виски?
— Ты работал, Дэвид?
— Я закончил рассказ, — сказал Дэвид.
— Полагаю, Марита его уже прочла?
— Да, прочла.
— А вот я никогда не читала рассказов Дэвида. Не люблю мешать. Я лишь старалась обеспечить ему экономическую возможность писать как можно лучше.
Дэвид сделал глоток и взглянул на нее. Кэтрин была все так же очаровательна, смугла и красива, и светлая, цвета слоновой кости, полоска волос, точно шрам, пересекла лоб. Только глаза стали другими, да еще губы произносили чужие для нее слова.
— По-моему, это очень хороший рассказ, — сказала Марита. — Необычный и, как бы это сказать, pastorale.33 A под конец делается жутко. Мне трудно объяснить. Он по казался мне manifique34.
— Что ж, — сказала Кэтрин, — поговорим по-французски. По-французски можно выразить столько необыкновенных чувств.
— Рассказ меня очень взволновал, — сказала Марита.
— Потому что его написал Дэвид или рассказ действительно первоклассный?
— И то и другое, — ответила девушка.
— Что ж, — сказала Кэтрин, — почему бы и мне не прочесть это великое произведение? В конце концов, я его субсидировала.
— Что ты сделала? — спросил Дэвид.
— Возможно, я не точно выразилась. Женившись на мне, ты получил полторы тысячи долларов, да еще твоя книга о сумасшедших летчиках разошлась, не так ли? Правда, ты не сказал мне, сколько заработал. Но и я немало потратилась. Признайся, ты жил поприличнее, чем до женитьбы.
Марита молчала, а Дэвид не отрываясь смотрел на официанта, накрывавшего стол на террасе. Он посмотрел на часы. До обеда оставалось минут двадцать.
— Мне бы хотелось принять душ, если можно, — сказал он…
— Нельзя ли обойтись без этой идиотской фальшивой вежливости? — сказала Кэтрин. — Почему я не могу прочесть рассказ?
— Я писал карандашом и даже не успел переписать. Тебе будет трудно читать его в таком виде.
— Но Марита прочла.
— Хорошо. Прочтешь после обеда.
— Я хочу прочесть рассказ сейчас, Дэвид.
— Я бы не советовал читать его до обеда.
— Он так отвратителен?
— Это рассказ об Африке еще до войны четырнадцатого года. Действие происходит во времена войны Маджи-Маджи, восстание девятьсот пятого года в Танганьике.
— А я и не знала, что ты пишешь исторические романы.
— Оставим это, — сказал Дэвид. — Рассказ об Африке, и мне тогда было около восьми лет.
— Я хочу прочесть его.
Дэвид сел у другого конца стойки и стал бросать кости из кожаной коробочки. Марита села на высокий табурет рядом с Кэтрин, и Дэвид видел, что она следит за выражением ее лица.
— Начало очень хорошее, — сказала Кэтрин. — Хотя почерк у тебя ужасный. Природа великолепна. Особенно тот отрывок, что Марита ошибочно назвала «pastorale».
Она отложила первую тетрадь, и Марита тут же подхватила ее и положила на колени, по-прежнему не спуская с Кэтрин глаз.
Кэтрин читала молча. Она уже прочла половину второй тетради. Затем неожиданно разорвала ее пополам и швырнула на пол.
— Отвратительно, — сказала она. — Гадость какая-то. Вот, значит, каким был твой отец.
— Нет, — сказал Дэвид. — Это только одна его черта. Ты же не дочитала.
— Ни за что не стану дочитывать.
— Я тебя предупреждал.
— Нет. Вы нарочно все подстроили и заставили меня прочесть.
— Дай мне, пожалуйста, ключ, Дэвид. Я спрячу тетради, — попросила девушка. Она подобрала с пола разорванные половинки: Кэтрин разорвала тетрадь по сгибу.
Дэвид дал Марите ключ.
— В школьной тетрадке это выглядит еще отвратительнее, — сказала Кэтрин. — Ты просто чудовище.
— Это было необычное восстание, — сказал Дэвид.
— Тем более странно, что ты взялся писать о нем.
— Я же просил тебя не читать.
