— Ужасно, — снова говорю я. — Совершенно не похоже на мою дочь. Вообще-то, она славная девочка. Понимаете, сейчас ей нелегко, ее мать попала в больницу, — вероятно, этим все и объясняется. Я думаю, Скотти таким способом пытается снимать напряжение.
— Мне глубоко наплевать, кто там у вас куда попал и что за проблемы у вашей дочери, мистер Кинг.
— Даже так? — говорю я.
— Я знаю только одно: моя дочь приходит из школы в слезах. Да, она рано начала созревать, и очень переживает по этому поводу, и, в отличие от вашей Скотти, не имеет возможности покупать себе одежду в роскошных магазинах типа «Нейманс Кид».
— Конечно, конечно, — поспешно соглашаюсь я. — Простите. Ради бога, простите.
Я не успел ознакомиться с блогами, в которых обсуждались бы детские дразнилки, и Эстер меня в это тоже еще не посвящала. Выходит, все это время Скотти меня дурачила. «Кто же ты на самом деле?» — хочется мне спросить.
— Просить прощения должна ваша Скотти. Я требую, чтобы она пришла к нам и извинилась. Я хочу, чтобы вы ее как следует отчитали.
— Я обязательно с ней поговорю, — обещаю я. — И очень серьезно. Только, боюсь, на этой неделе нам придется заниматься… э-э… нашими семейными проблемами, но мне действительно очень жаль, что все так получилось. Я немедленно поговорю с дочерью, миссис Хиггинс.
— Рада это слышать, — отвечает она. — Но я хочу, чтобы ваша дочь сама извинилась перед Лани. И хочу, чтобы она больше ей не писала.
«Пусть пишет, только что-нибудь хорошее!» — слышу я в трубке еще чей-то голос.
— Лучше бы ваша дочь пришла к нам прямо сегодня. В противном случае я намерена обратиться с жалобой к директору школы. Вам не удастся откупиться, мистер Кинг.
— Простите? Что вы сказали?
— Поступайте как знаете, мистер Кинг. Либо я говорю Лани, что вы приезжаете к нам немедленно, либо разбираться с вами и вашей дочерью будет администрация школы.
Я записываю ее адрес. Я клятвенно обещаю. Жизнь продолжается.
5
По дороге к Хиггинсам, которые живут недалеко от нас, в Кайлуа, я даю Скотти наставления. Мы должны прийти, быстро извиниться и быстро уйти.
— Ты должна извиниться, причем искренне, а мне нужно поскорее вернуться к работе, так что никаких фокусов, поняла?
Скотти молчит. Поскольку я отобрал у нее гаджет, она сидит, положив руки на колени и слегка скрючив пальцы.
— Зачем ты ее дразнишь? Что она тебе сделала? Где ты набралась таких слов?
— Нигде, — зло бросает Скотти.
— Ты довела ее до слез. Тебе нравится, когда кому-то плохо?
— Я не знала, что она такая чувствительная. Когда она мне отвечала, то иногда тоже писала «УСС». Я же не думала, что она поведет себя как дурочка.
— А что такое «УСС»?
— «Умираю со смеху», — бурчит Скотти.
— Скажи, ты эти письма сама сочиняешь?
Скотти не отвечает. Мы проезжаем антикварные магазины, автостоянки с огромными грузовиками. Приближаясь к району современных магазинов, мы оба смотрим на детей, катающихся на скейтбордах под огромным баньяном. Мы всегда на них смотрим; наверное, на них смотрят все, кто сворачивает на Кайлуа- роуд.
— То есть ты просто пишешь кому-то гадости, а потом как ни в чем не бывало занимаешься своими делами?
— Нет.
— А как в таком случае это происходит?
— Я не одна пишу, а с Риной. Она всегда смеется, а потом еще показывает, что я придумала, девчонкам — Рейчел, и Брук, и всем остальным.
— Так я и думал.
Рина Берк. Двенадцати лет. Я видел ее в клубе: крошечное бикини, губная помада, в глазах — призыв. Рановато для двенадцатилетней девочки. Она чем-то напоминает Александру — такая же красивая и нетерпеливая, рвущаяся избавиться от детства, как от скверной привычки.
— Отныне я запрещаю тебе с ней видеться, поняла?
— Но, папа, я уже договорилась встретиться с ней и ее мамой! В четверг.
— Тебе нужно встретиться со своей мамой.
— Моя мама даже глаз не может открыть! И никогда не откроет.
— Разумеется, откроет! Что ты такое говоришь? — (Скотти не отвечает и смотрит прямо перед собой.) — Ты должна быть со своей мамой, а не с чужой.
— А Рине можно пойти со мной в больницу? В школу я не хожу, мне тут скучно одной.
Странно, что Скотти хочет привести в больницу свою подружку; хотя, рассуждаю я, если Рина будет рядом, моя дочь, может быть, поговорит наконец с Джоани, а не станет сидеть как истукан.
— Хорошо, — говорю я. — Но сначала ты извинишься перед Лани. И если ты перестанешь ее дразнить, я разрешу тебе в четверг прийти в больницу вместе с Риной.
— Тогда верни мне мой «блэкберри», чтобы я могла ей об этом сообщить и еще написать Лани Му.
— Возьми мобильник и, ради бога, перестань называть ее этим именем!
Мы проезжаем по Кайлуа; не так давно в нем появились целые улицы, сплошь состоящие из магазинов, и теперь он стал похож на один из тех милых городков, каких полно в Америке. Повсюду снуют туристы, а раньше они к нам почти не заглядывали. Я знаю, что, когда я продам свои земельные угодья, новый владелец превратит их в нечто подобное, хотя, честно говоря, мне такие городки нравятся, да и Джоани тоже. Она обожает, когда районы жалких лачуг сменяются «облагороженными» кварталами.
— Ты не купишь мне смузи[11]? — просит Скотти.
— Нет.
— А бургер?
Неплохая идея.
— Нет.
— О господи, папа, только не говори, что именно сейчас ты бы выпил пива.
— Ты только что ела, Скотти.
— Ладно. Тогда купи коктейль с арахисовым маслом.
Я сглатываю слюнки:
— Перестань, Скотти. Не сейчас.
Поток автомобилей замедляет движение, и мы медленно подползаем к светофору. Рядом с нами по зеленой траве гордо вышагивает семейство; его глава тащит на голове лодку — желтый пластиковый каяк. На всех членах семьи — двое детей и двое взрослых — фиолетовые футболки с надписью: «Дружное семейство Фишер».
— Придурки, — говорит Скотти.
Мы обгоняем Фишеров и останавливаемся; затем они обгоняют нас. Загорается зеленый свет, мы трогаемся. Проезжая мимо Фишеров, Скотти высовывается из окна и громко кричит: «Придурки!» Я успеваю заметить, что отец семейства резко вскидывает руку, чтобы закрыть жену и детей от какого-то летящего предмета.
— Скотти! — говорю я. — Что это было?
