букет увядал и сжимался. Хенрик посмотрел на часы: стайер все еще кружил по циферблату, неутомимо двигался вперед, дышал, как машина, чудесные легкие, прекрасное сердце… «Когда он опишет круг – встану. Мелецкий убил Смулку, хотел убить меня, а теперь лежит в саду под жасмином, не добыл свои миллионы. Не доложит властям о своем сенсационном плане, не отдаст всю свою энергию на пользу обществу, игра окончена. Анна почувствовала во мне убийцу. Но это неправда, она любила меня и знала, что ей нечего мне дать, не свое же оскверненное тело, которым пользовался каждый, у кого была миска супа. Я не убийца, я не хотел убить Рудловского, Мелецкий за мной охотился, Вияс в меня стрелял, Чесеку я позволил уехать, он забрал с собой ящики из музея, а я не сумел этому воспротивиться, она сидела рядом с Чесеком вместо того, чтобы стоять рядом со мной, я не убийца, я защищал народное достояние, защищал его бескорыстно, она, конечно, это поймет, я спасал себя и ее, ее доверие к людям, веру в то, что мы чего- то все-таки стоим, и убил трех людей, такова цена добродетели, боже мой».
Он сидел в оцепенении, уставившись на мертвое тело Вияса, не обращая внимания на стук колес, скрип осей, человеческие голоса, наполнявшие улицы.
– Ваш пиджак, – сказал Шаффер тихо.
Хенрик внимательно посмотрел на него. Этот достиг чего хотел, но тоже не светится от счастья. «Может, разболелся желудок?»
– Оденьтесь, – настаивал немец. – К вам идут с визитом.
Через парк шел высокий офицер в сопровождении двух вооруженных автоматами милиционеров. Они шли к Хенрику. Вдруг офицер посмотрел вниз и остановился. У его ног в нескошенной траве лежал мертвый Вияс. Офицер вопросительно посмотрел на Хенрика. Хенрик достал из кармана пистолеты. Подошел и отдал их офицеру. Некоторое время они стояли молча.
– Вы Хенрик Коних? – наконец спросил военный.
– Я.
– Поручник[4] Вжесиньский. Вам привет от уполномоченного. Хенрик не ответил. Вжесиньский спросил:
– Что здесь случилось?
– Я убил трех людей, – сказал Хенрик. Милиционеры наставили на него свои автоматы.
– В целях самозащиты? – спросил Вжесиньский.
– Почти.
– Я думаю, в целях самозащиты, – подтвердил офицер.
– Это хорошо, что вы так думаете.
– Свидетели есть? – спросил офицер.
– Нет.
– Вы защищали государственное имущество, – сказал тот.
– Откуда вам это известно?
– Нам об этом сказали.
– Этот немец? – спросил Хенрик.
– Нет, женщина.
– Женщина?
– Да. Она остановила нас на дороге и вернулась сюда с нами.
– Вернулась все-таки! Где она?
– Там. Сидит перед отелем.
У входа в отель на чемодане сидела Янка. «Опять она! Анны не было. Я спрашивал ее, могла бы ты жить в лесу. „Нет, мне было бы страшно“, – ответила она. Жарко. Хорошо бы Шаффер принес чего-нибудь выпить». Янка встала с чемодана, может быть она хотела что-то сказать, и тут же села.
– Эта женщина ничего не знает, – сказал Хенрик.
– Она дала показание, что вы вели себя здесь как герой.
– Это прекрасно, – сказал Хенрик. – Можно идти? Офицер заколебался.
– Еще вопрос: сколько вам предлагал Мелецкий?
– Пятнадцать процентов. Офицер приказал милиционерам:
– Обыщите гражданина. Милиционеры обыскали Хенрика.
– Ничего нет, – доложили они.
– Ни бриллиантика?
– Ничего.
Офицер молчал. Потом спросил:
– Уполномоченный предлагает вам быть здесь его представителем.
– Нет. Не могу.
– Установите порядок. Будете распределять квартиры.
– Только не здесь.
